"Джоанн Харрис. Спи, бледная сестра " - читать интересную книгу автора

сорочки. Я был очарован всеми ее вещами, таинственными бутылочками и
баночками, расческами и щетками, в которых остались ее волосы. Казалось,
комната и есть моя мама, ее пойманная сущность. Казалось, сумей я постичь
каждую деталь этой комнаты - и узнаю, как рассказать ей, насколько я ее
люблю, подобрать слова, которые она поймет.
Протягивая руку к своему отражению в зеркале, я случайно опрокинул
пузырек, и воздух наполнился пьянящим ароматом жасмина и жимолости. Я хотел
скорей подобрать склянку, но вместо этого рассыпал пудру по туалетному
столику. Однако запах так странно подействовал на меня, что я вовсе не
испугался, а лишь тихонько хихикнул про себя. Мама еще не скоро вернется.
Отец в церкви. Что плохого, если я немножко осмотрюсь? И, разглядывая вещи
матери в ее отсутствие, я ощутил возбуждение, ощутил власть. Янтарное
ожерелье подмигнуло мне в полумраке. Повинуясь порыву, я надел его.
Прозрачный шарф, легкий как вздох, коснулся моей голой руки, я поднес его к
губам и словно ощутил ее кожу, ее благоухание на своем лице.
Я впервые испытал удивительное покалывание во всем теле, постепенно оно
сосредоточилось в точке сильнейшего напряжения; растущее трение, вызвавшее в
сознании едва узнаваемые образы похоти. Я пытался убедить себя, что это все
из-за комнаты. Шарф хотел нежно обернуться вокруг моей шеи. Браслеты сами
оказались у меня на запястьях. Я снял рубашку и взглянул на себя в зеркало,
а потом, не задумываясь, снял и брюки. На маминой кровати лежала накидка,
изящная прозрачная вещица из шелка и пены кружев. Я завернулся в нее, лаская
тонкую ткань, воображая, как она касалась ее кожи, представляя, как она
выглядела...
Мне стадо дурно, закружилась голова, густой аромат из опрокинутого
флакона настиг меня, как невидимая армия суккубов, я слышал хлопанье их
крыльев. Тогда я и понял, что принадлежу дьяволу. Что-то нечеловеческое
заставляло меня продолжать, и, хотя я знал, что совершаю смертный грех, я не
чувствовал вины. Я чувствовал бессмертие. Казалось, руками, что сжимали и
тискали накидку, владел демонический разум. Я резвился в какой-то бешеной,
исступленной радости... потом вдруг застыл в полнейшем бессилии, скорчившись
от наслаждения, которого раньше не мог и представить. На секунду я оказался
выше облаков, выше самого Бога... а затем пал, как Люцифер, вновь став
маленьким мальчиком, и лежал на ковре, на смятом изорванном шелке накидки, и
украшения нелепо болтались на моих тощих запястьях.
Миг тупого безразличия. А потом чудовищность содеянного градом
обрушилась на меня, колени подогнулись, и я заплакал в паническом ужасе и
дрожащими руками потянулся к своей одежде. Схватив накидку, я скомкал ее и
запихнул под рубашку. Подобрав ботинки, я кинулся в свою комнату и спрятал
накидку в дымоходе за выпавшим камнем, поклявшись сжечь ее, когда нянька
разведет огонь.
Паника слегка утихла, я не торопясь умылся, переоделся и десять минут
пролежал на кровати, чтобы унять дрожь. Меня переполняло странное
облегчение: я избежал немедленного разоблачения. Страх и вина превратились в
радостное возбуждение - даже если меня накажут за то, что я ходил в комнату
матери, наихудшего никогда не узнают. Это мой секрет, он свернулся в сердце
моем подобно змию. Он рос внутри меня и даже сейчас продолжает расти.
Конечно, случившееся не осталось незамеченным: меня выдали рассыпанная
пудра, пролитые духи - ну, и пропажа накидки. Лишь в этом я признался отцу:
что зашел в комнату из любопытства, что нечаянно наступил на кружевную