"Кнут Гамсун. Местечко Сегельфосс " - читать интересную книгу автора

столько внимания, что не мешал ему оставаться, как он был, без всякой
повязки, - сделайте одолжение! Разумеется, рана опять раскрылась и
кровоточила всякий раз, когда он ударялся об что-нибудь, но - сделайте
одолжение, пусть себе раскрывается!
Что это за музыка внизу, в лавке? Да, было из-за чего стучать! Когда
палка не подействовала, начал работать стул. Музыка продолжалась. Тогда-то и
случилось: Пер из Буа заревел. О, ужасным ревом одинокого человека, ревом
железного быка!
Но Пера из Буа так много лет не видали в лавке, что никто его уже не
помнил и не питал к нему почтения. Поэтому, когда Теодор покачал головой и
остановил машину, публика испытала разочарование и стала говорить, что вот
есть же такие, что не выносят музыки, а иные собаки прямо-таки от нее
бесятся.
- У отца голова не совсем в порядке, - многозначительно сказал Теодор.
Теодор убедился теперь больше, чем когда-либо, в одной возможности:
отец заревет. Рано или поздно это привлечет внимание посторонних, приведет к
тому, что явится адвокат Раш, и Теодору придется тогда ожидать и раздела, и
всего плохого. Раздел сильно пошатнет его положение, совсем разорит. Даже
если сестры оставят свою часть наследства в деле, он сам сильно потеряет во
мнении людей и унизится до положения управляющего лавкой. Да, впрочем,
сестры, конечно, немедленно потребуют свои деньги, они им нужны, осень и
весна для обеих девиц обычно были трудным временем. В ту пору домой
присылались сношенные платья, которых толстая старуха-мать не могла носить,
но с гордостью показывала и продавала соседним служанкам.
Теодор размышлял, нельзя ли укротить отца хоть водой или огнем.
- Послушай, отец, - практиковался он, поднимаясь по лестнице к
старику, - послушай, если ты еще раз заревешь таким манером, будь уверен,
что я отправлю тебя в богадельню!
Но увы, стоя в отцовской комнате, он вел совсем не такую речь. Уже в
коридоре на него напало сомнение в том, что отца удастся сломить силой, ведь
он имел дело не с человеком, а с комком упрямства, с лежащим в кровати
бешенством, наделенным человеческим телом. Однако он все-таки решил
попытаться и насупил брови.
- Ты так кричишь, что народ сбегается в Буа, - сказал он отцу.
Старик отнюдь не обнаружил неудовольствия:
- Я вас обеспокоил? - спросил он.
- Люди спрашивают, не значит ли это, что ты хочешь в богадельню.
Лицо Пера из Буа быстро передернулось, точно его свела судорога. Да, но
от удовольствия, прямо от веселья. От внимания Теодора не ускользнуло, что
рот отца покривился молниеносной улыбкой, и он понял, что его намек на
богадельню попал впустую.
Отец без дальних околичностей приступил к делу:
- Купишь ты спичек лукавому?
Ага - может быть, от него отделаешься этим! Операция была устарелая и
дурацкая, но Теодору приходилось играть так на так. Он ответил:
- Что ж, мы можем выписать спички, рад ты думаешь, что это такая
хорошая сделка.
- И соль?
- Да, - сказал Теодор.
Да, соль теперь, на зиму глядя, совсем не так глупо, и потому в этом