"Кнут Гамсун. Местечко Сегельфосс " - читать интересную книгу автора

парню, каким он был, следил, когда лавка бывала полна народа, и отвечал на
месте. Разумеется, он был немножко молчалив и пришиблен в первые дни, но тем
сильнее отыгрывался впоследствии. "А кто такой сам Раш? Заевшийся
адвокат!" - говорил он. Больше всего его обидело, что в статье он был назван
мелочным торговцем. "Я знаю торговцев и поменьше нашей фирмы, и то их
называют купцами", - говорил Теодор из Буа.
А тут еще, пожалуй, вообразят, что он стеснен в деньгах: он еще не
получил расчета за свою треску, а пришлось заплатить за весенние товары, -
десять больших ящиков мануфактуры, - да еще построил театр. Но Теодор не
сидел без денег. В один прекрасный вечер, когда было много покупателей, он
вышел из своей конторы, помахивая кредитным билетом, а начальник телеграфа
Борсен как раз стоял в лавке и опять покупал на несколько шиллингов табаку.
Теодор обратился во всеуслышание к Борсену:
- Видали вы новые бумажки в тысячу крон?
- Я слыхал про бумажку в тысячу крон, - ответил Борсен, - я даже
слыхал, как о них говорили с уважением. Но сам не видал.
- Так вот посмотрите! - сказал Теодор.
Впрочем, это была не такая уж новая бумажка, но с ней обращались
аккуратно, и она могла сойти за новую. И что за черт этот Теодор, наверно он
заставил свою мать пройти по бумажке утюгом и подновить ее для показа!
Другого такого, как он, конечно, не сыскать! Это подумали все, бывшие там и
видевшие бумажку собственными глазами.
Чего же ради хлопотал и трудился Теодор из Буа? Какова была его цель?
Он не был скуп, как его отец, и не прятал деньги в стенные щели. Разумеется,
ему хотелось сделаться большим человеком, большим дельцом. Ведь вот, получил
же он агентуру "госенского" маргарина на всю область, вплоть до Тромсэ! А
ведь это все равно, что генеральная агентура, и все торговцы из северных
местностей должны были обращаться к Теодору из Буа за "госенским маслом" из
местности Госен, где имелись хорошие пастбища! Фабрика прислала сверкающие
рекламы, плакаты, и яркие цвета их украсили фасад лавки и превратили ее в
некоторое подобие рая на земле.
Так что же, Теодор-лавочник был доволен?
Наступали вечера, наступали ночи. Теодор искал уединения и мечтал. Те
дни, когда они еще не конфирмовались и катались на салазках, были, пожалуй,
счастливейшей его порой; правда, с тех пор он возвысился от нуля до кое-
какой величины, но она ушла от него. Он помнит последний раз, когда он вез
домой ее санки, а она была уж совсем большая девочка. "Спасибо, поставь
санки здесь!" - сказала она. Дверь распахнулась и захлопнулась. Это было в
последний раз. А теперь прошли годы, он уже не мог нарисовать ей картинку,
не мог сочинить песенку, он был беспомощен. Сделавшись богатым купцом, он
часто думал поднести ей в подарок что-нибудь ценное из того, что получал для
лавки; но с шалью из чистой шерсти вышла незадача, она вернула ее с
вопросом, что это значит. Однако Теодор вывернулся: он торговец, ему
хотелось распространить эти прекрасные шали в Сегельфоссе, а скорее всего
это сделалось бы, если бы именно она первая стала носить такую шаль. Она
ответила: "Да, спасибо, но она еще не так стара и не так основательно
замужем, чтоб носить шали! Посредницей в этом деле была одна из ее
горничных".
После этого афронта Теодор был бы дураком, если б продолжал посылать
подарки. Теодор - дурак? Ни в коем случае. Но и по сию пору он откладывал в