"Кнут Гамсун (Педерсен). Странник играет под сурдинку" - читать интересную книгу автора

пожалуй, уйдет больше времени, чем дело тогo стоит.
И наконец, сам инженер дал мне на днях поручение, которое мне хотелось
выполнить как можно лучше.
Инженер говорил со мной толково и любезно:
- Началась продолжительная засуха, река убывает, заторы растут. Я прошу
тебя убедить того человека, который работает в верховьях, и того, который
внизу, все это время трудиться с предельным напряжением сил. Нет нужды
объяснять, что и от тебя я ожидаю того же.
- Скоро, пожалуй, начнутся дожди,- сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Но я должен быть готов к тому, что дождя вообще больше не будет,-
ответил он с непомерной серьезностью молодости.- Запомни каждое мое слово.
Я не могу разорваться и уследить за всем, особенно теперь, когда у меня
гости.
Тут я мысленно согласился принимать его так же всерьез, как он сам себя
принимает, и пообещал выполнить все в наилучшем виде.
Значит, для меня еще не приспело время кончать бродячую жизнь, и потому я
взял багор и коробок с провизией и вышел сперва вверх, потом - вниз по
реке. Чтобы не даром есть свой хлеб, я наловчился в одиночку разбирать
большие заторы, сам себе пел, словно я это не я, а целая бригада
сплавщиков, да и работал теперь за пятерых. Я передал Гринхусену наказ
инженера, чем поверг его в безмерный ужас.
Но тут начались дожди.
Теперь бревна лихо проскакивали быстрины и водопады, они напоминали
гигантских светлокожих змей, которые задирают к небу то голову, то хвост.
Для инженера настали красные денечки.
Но лично мне неприютно жилось в этом городе и в этом доме. Стены моей
каморки пропускали любой звук, так что и там я не находил покоя. Вдобавок,
меня совсем затюкали молодые сплавщики, живущие по соседству. Все это
время я прилежно бродил по берегу, хотя делать там теперь было нечего или
почти нечего; я украдкой покидал дом, садился где-нибудь под навесом скалы
и бередил себе сердце мыслями о том, какой я старый и всеми покинутый; по
вечерам я писал письма, множество писем всем своим знакомым, чтобы хоть
как-то отвести душу, но я никогда не отправлял их. Словом, это были
безрадостные дни. Потешить себя я мог только одним: исходить город вдоль и
поперек, наблюдая мелочи городской жизни, а потом хорошенько поразмыслить
над каждой мелочью в отдельности.
А как инженер? Продолжались ли для него красные денечки? У меня возникли
некоторые сомнения.
Почему он, к примеру, не ходит теперь утром и вечером погулять со своей
кузиной? Раньше ему случалось остановить на мосту какую-нибудь молодую
даму и справиться, как она поживает. Уже целых полмесяца он этого не
делал. Несколько раз я встречал его с фру Фалькенберг, она была такая
молодая, такая нарядная и счастливая, она держалась слегка вызывающе,
смеялась очень громко. Она еще не привыкла к своему новому положению,
думал я, хотя уже завтра или послезавтра все может стать иначе. Увидев ее
немного спустя, я даже рассердился, таким легкомысленным показалось мне ее
платье, ее манеры, не осталось и следа от прежнего обаяния и прежней
милоты. Куда исчезла нежность во взгляде? Одна развязность, более ничего.
В бешенстве я твердил себе: отныне ее глаза, как два фонаря у входа в
кабаре.