"Федор Николаевич Халтурин. Говорите любимым о любви (Из лирического блокнота) " - читать интересную книгу автора

украдкой от прохожих срывал с кленов желтые листья. А она, мягко придерживая
его, укоризненно шептала:
- Не надо, Алеша. Ты же не маленький. Ведь ты уже лейтенант.
Набрав полный букет листьев, он предложил его Наташе.
- Не возьму, - решительно отказалась она. - Говорят, желтый цвет - к
измене...
Сейчас Наташа далеко-далеко, на востоке, в маленьком городке, который
давно уже стал для нее и для майора родным. Поехать в отпуск вместе с мужем
она не смогла. Наташа - учительница, а в школе уже начались занятия...
Листья медленно падали на дорожку. Майор затуманенным взглядом следил
за их полетом.
Неожиданно он повернулся кругом и зашагал к выходу из парка. В руке у
него был букет кленовых листьев. Он шел быстро, размашисто, как привык
ходить в солдатском строю.
Вот и родительский дом в три окошка.
- Мама, - сказал он, переступив через порог, - мама, собери мне
чемодан. Ты прости, мама. Я завтра уезжаю.
Кажется, она поняла.
Ведь и тогда, пятнадцать лет назад, в такой же осенний день, когда ее
сын пришел со свидания с любимой девушкой, в руках у него тоже был золотой
букет кленовых листьев.


ЛЮБИТ - НЕ ЛЮБИТ

Иду ромашковым лугом. Белым-бело вокруг. Сонные шмели лениво копошатся
в цветочных венчиках, сыто, умиротворенно гудят. Липкие нити повилики
цепляются за ноги. Где-то в дальнем березняке насвистывает иволга.
Густым медовым настоем тянет с клеверного поля.
Да, здесь ничего не изменилось, все осталось таким же, каким было
восемнадцать лет назад, в мой первый лейтенантский отпуск в родные места.
Я беру в руки ромашку и медленно обрываю лепестки любит - не любит,
любит - не любит...
Не любит.
Точно так же нагадала мне ромашка и восемнадцать лет назад. И - чего
только не бывает в молодости! - я поверил белолепестковой гадалке и ничего
не сказал ей, школьной моей подруге, самой звонкоголосой и ясноглазой среди
своих сверстниц.
Уехал, трусливо бежал от нее и от самого себя.
И вот сегодня я снова в родных краях, снова встретил ее, красивую, рано
поседевшую, с почти взрослой дочерью, и прочел, вернее угадал в ее глазах
невысказанную боль.
Уж теперь-то я твердо знаю, что эта боль будет самой справедливой
расплатой за мое мальчишеское легкомыслие, за то, что доверил когда-то свое
счастье ромашке-гадалке. Значит, пришла моя зрелость, пришла пора на самом
себе испытать горькую мудрость жизни.
Только... только так хочется в последний раз оглянуться назад, нет, не
затем, чтобы вспомнить и забыть, а чтобы проститься со своей и чужою
юностью.
Падают, осыпаются на землю трепетные ромашковые лепестки.