"Адам Холл. Меморандум Квиллера [B]" - читать интересную книгу автора

недавние самоубийства генералов Фоглера, Мюнтца и барона фон Таубе явились
скорее результатом давления со стороны их встревоженных единомышленников,
нежели угрызений совести.
Он заговорил о трех свидетелях обвинения, найденных убитыми с
обезображенными до неузнаваемости лицами.
- Их уничтожили не для того, чтобы уменьшить число свидетелей на процессах
в Ганновере: в случае необходимости, как вам известно, свидетелей найдутся
тысячи; к тому же у нас имеется столько доказательств и улик, что,
уничтожь хоть девяносто процентов свидетелей, все равно будет вынесен
обвинительный приговор. Эти трое были убиты в порядке репрессий, и мы
думаем, что за ними последуют еще двенадцать, если только полиции не
удастся защитить их. В общем итоге пятнадцать человек - по одному за
каждого осужденного военного преступника. Этими убийствами они,
по-видимому, хотят запугать других свидетелей, которые могли бы выступить
на предстоящих процессах в Бонне и Нюрнберге. Они рассчитывают, что их
террористическая тактика сделает ганноверские процессы последними...
Он принялся рассказывать о семидесяти тысячах нацистов, бежавших в
Аргентину и проживающих в германской колонии, в городе Сан-Катарине, среди
которых находится и Борман, заместитель Гитлера.
- Но Цоссен находится здесь, в Берлине. Он умолк. И вот почему: он знал,
что поймал меня на крючок.
- Гейнрих Цоссен? - спросил я.
- Да.
Худощавый человек. Бледное лицо. Мешки под глазами, отвислая губа. Покатые
плечи, как у его фюрера. Маленькие глазки, голубые как льдинки. Голос -
словно свирель на зимнем ветру.
В последний раз я видел его двадцать один год назад, августовским утром,
когда три сотни людей были выстроены вдоль рва, который их самих заставили
выкопать в жирной земле Брюкнервальдского леса. Птицы перестали петь,
когда подъехала штабная машина СС и из нее вышел обергруппенфюрер Гейнрих
Цоссен. Я видел, как он прошел позади строя голых людей, словно
инспектируя их. Затем повернулся и зашагал назад, а я все смотрел на него.
Он был довольно молод для своего чина и кичился своей формой. Он не был
душегубом. Душегуб на его месте взял бы плеть из рук охранника и, чтобы
повеселить нижние чины, пустил бы кровь даже из этих обескровленных тел;
брезгливо вздернул бы нос, вспомнив о том, что этих людей привезли ночью
за сто тридцать миль в крытых фургонах для скота, по восемьдесят человек в
каждом; выхватил бы револьвер и первую пулю пустил бы сам, чтобы начать
забаву. Нет, ничего этого Цоссен не сделал. Офицер, он считал это ниже
своего достоинства.
Он сделал нечто худшее, и я видел все.
Охранник что-то крикнул, когда один из трехсот вышел из строя и направился
к обергруппенфюреру. Его не пристрелили на месте потому, что Цоссен поднял
руку в перчатке, заинтересованный, что хочет от него этот голый человек.
Когда-то ростом тот был выше Цоссена; еще и сейчас, хотя кости выпирали из
кожи, он был широк в плечах. Эта партия узников долгие месяцы питалась
одними корками и затхлой водой. Много времени прошло с тех пор, как они
ели то, что можно назвать пищей...
Узник, пошатываясь, приблизился к арийцу и остановился, едва держась на
ногах. От усилий, которые он проделал, чтобы преодолеть десять метров,