"Адам Холл. Меморандум Квиллера [B]" - читать интересную книгу автора

абзац, связывая его с Раушнигом и Шрабером и комментируя "молниеносную
волну арестов", явившуюся главным событием дня. Таким образом, я, само
собой разумеется, в глазах всех являлся причастным и к аресту Фогля, что,
конечно, не пройдет мимо внимания "Феникса".
Мне дали получасовое свидание с Фоглем в его камере, но мне не повезло.
Его страх, который, как я надеялся, поведет к добровольному признанию,
покинул его после двадцати лет. Худшее пришло к нему, и, понимая, что его
жизнь закончится в такой же камере, он освободился от рабства страха. Я
сомневался в том, что даже его полнейшее раскаяние может привести к
оправданию, но все же воспользовался этой мыслью, чтобы повлиять на него.
Он не поддался. Он казался живым мертвецом.
При отеле "Принц Иоганн" были запирающиеся гаражи, и, поставив туда свой
"фольксваген", я отправился к запоздалому ужину. Кое-кто искоса поглядывал
на меня, видимо, уже познакомившись с газетами, а пожилой официант,
ведающий винами, был довольно мрачен, и рука у него дрожала, когда он
наливал мне вино. Интересно, подумал я, где он был и что делал в период
между 1939 и 1945 годами?
Когда мне подали кофе, ресторан был уже почти пуст. Какой-то человек
подсел к моему столику и швырнул на него вечерний выпуск "Ди лейте". Я
взглянул на собственное изображение в газете, затем перевел взор на
незваного гостя.
- Кажется, мы идем довольно близко к ветру, сэр, - улыбнувшись, произнес
он с американским акцентом.
Я не желал разговаривать, не желал даже знать его, но иногда бывает опасно
ничего не отвечать.
- Чем ближе, тем лучше, - отозвался я. По-видимому, это Брэнд. Умное лицо
с проницательными, спокойными серыми глазами, короткая стрижка. Улыбка
была приятна, но я негодовал на него за то, что он заговорил со мной. Если
агент решил показать свою физиономию на первых полосах газет, для этого
должен быть серьезный повод и это является его личным делом. Он может
работать по собственному усмотрению, соблюдая одно условие - не подвергать
других опасности рассекречивания. Если уж я решил привлечь на себя огонь
неприятеля, то только я один и должен подвергаться риску. Таков порядок.
Теперь, когда мое лицо разрекламировано во всех газетах, я на пушечный
выстрел не мог приблизиться к Унтер-ден-Эйхен и Ронер-аллее, даже если был
совершенно убежден, что за мной не следует филер. Умышленно подставляя
себя под огонь противника, я полностью отрезал себя от местной
резидентуры, оставив себе единственный канал связи - "Почта - биржа". С
этого утра я превратился в "горячего агента", к которому никто не должен
был приближаться. Это классический прием, и КЛД дважды прибегал к нему в
течение своей службы, сознательно нарушив обычную конспирацию, чтобы в
открытую встретиться с врагом, потому что счел этот путь наиболее
целесообразным для решения определенных задач. Здесь агента поджидает
много опасностей. Но еще более опасно для него, если с ним поддерживают
связь: в таком случае подвергают себя опасности и те, кто вступает с ним в
контакт. "Горячий агент" должен работать без прикрытия, без связи с
резидентурой. Даже пользоваться радио чревато опасностью.
- Давно вы здесь? - грубо спросил я.
- О, фактически я здесь живу. Мы оба знали: в месте, подобном этому,
следует соблюдать в разговоре особую осторожность, чтобы возможная запись