"Джо Холдеман. Ангел света" - читать интересную книгу автора

Стиль изложения был грубоват и местами туманен, хотя, разумеется,
отчасти просто отражал технологическую культуру, подавлявшую в те времена и
сочинителей, и читателей подобных историй. Сейчас жизнь стала проще и чище -
по крайней мере по эту сторону городских стен. Возможно, мир кяфиров[3] и по
сей день живет по-прежнему.
Это натолкнуло меня на одну мысль. Вероятно, подобные предметы в их
мире - редкость и диковина. Деньги кяфиров я не возьму - хотя многие так
поступают, и довольно часто, - но, вероятно, смогу обменять книгу на что-то
более подходящее в качестве рождественского подарка. Подобные сделки можно
осуществлять без посредника, а я, честно говоря, не очень хочу доводить до
сведения моего имама, что у меня имеется такая сомнительная книга.
Сейчас все уже не так строго, но я отчетливо помню тот день - более
сорока лет назад, - когда моему отцу пришлось сжечь почти все свои книги. Мы
носили их ящик за ящиком на парковку перед церковью, и там их облили
бензином и подожгли. Я всегда вспоминаю об этом, когда чувствую запах
бензина, такой редкий в наши дни.
Отцу разрешили оставить себе только две книги - Новый Коран и Новую
Библию. Когда при неожиданном обыске в его кабинете впоследствии нашли
Алкоран, отцу пришлось провести целую неделю нагишом в клетке на том самом
месте - на растрескавшейся бетонной площадке перед церковью, - на одной
воде; лишь в последний день ему позволили съесть кусок хлеба.
(Это был черствый кусок, плесневелый и твердый, как камень. Я помню,
как отец поблагодарил имама, тщательно обтер с хлеба плесень и сумел с
достоинством разгрызть его уцелевшими коренными зубами.)
Отец сказал, что оставил у себя старинную книгу из-за красивого шрифта,
но я понимал, что на самом деле им двигало более глубокое чувство: он
считал, что на любом языке, кроме арабского, Коран - не более чем книга, а
вовсе не священное писание. Мне было всего пять лет, и я втайне ликовал, что
можно наконец перестать зубрить Коран на арабском: мне и по-английски было
трудно его выучить.
Но теперь я согласен с отцом и, как только закон снова это позволил,
стал посвящать воскресные дни тому, чтобы впихнуть в свою седую голову
арабские стихи. Милостью Божией я проживу достаточно долго, чтобы выучить
все. То, что я давным-давно затвердил наизусть английский перевод,
подстегивает мой небыстрый ум.
Я положил старую книгу обратно в пакет с надписью "Азотная печать" и
отнес книгу к себе в постель, положив по пути вязанку щепок у печки. Я
проверил, все ли в порядке у обоих детей и обеих жен, - все сладко спали.
Вознеся благодарственную молитву за эту странную находку, я лег к Надии, и
мне приснилось непостижимое будущее, которое так и не наступило.
Следующий день был базарный. Надию я оставил с детьми, а мы с Фатимой
отправились в медину[4] прикупить запасы на неделю.
Дело это скорее женское, чем мужское, и обычно на базаре я отдыхаю, с
улыбкой наблюдая, как Фатима проделывает все ритуалы осмотра товаров и
заключения сделки - все эти шутливые споры и неохотное согласие, утреннее
развлечение и для продавца, и для покупателя. Но на сей раз я оставил жену с
тележкой в продуктовой части медины, а сам пошел в отдел древностей.
В той части медины, где торгуют припасами, кяфиров почти не встретишь,
однако по отделу древностей и ремесел они бродят в изобилии - наверное,
выискивают драгоценные диковины. То, что для нас в порядке вещей, для них -