"Леон Гвин, Зигфрид Тренко. Тридцать третий ход (Сб. "Хрустальная медуза")" - читать интересную книгу автора

красоту!
- Вот оно что, Рикки? Решил надо мной поизмываться? Я этого не люблю,
понял!
- Алло! Саша! Сбрендил, что ли?.. Пиши, я диктую. Здесь немного - всего
тридцать три хода...
Швырнув на рычаг трубку, Опелс выбежал на улицу. Остановил такси. В
клуб! Одним махом одолел три пролета каменной лестницы, с силой дернул на
себя дверь. Она поддалась с каким-то жестяным визгом. Так скрипят петли
дверей, которые не открывались по меньшей мере триста лет.
Тут все было как вчера. На стене висели портреты чемпионов, белела в
полумраке таблица. Он зажмурился. Какой-то непорядок. Да! Вчера на улице
бушевала гроза, дождь лил как из ведра, а одежда пришельца была совершенно
сухой...
Открыл глаза - самая верхняя, первая строчка была пуста. Пустая белая
полоса. А под нею - фамилии, выведенные черной тушью. В клеточках
проставлены результаты первого тура - единички, нули, половинки. Клеточки
шестнадцатой графы девственно чисты. Ни одной закорючки!
Его захлестнула волна радости. Он не продул вчера! Он не начинает
турнир с "минус одного"!
Вчерашний гость... Все-таки где-то видел он это лицо... В семейном
альбоме?.. На старой пожелтевшей фотографии?..
На стуле газета. Сегодняшний номер.
Он развернул ее.
Отчет о турнире: "Кто станет шестнадцатым?" Чуть пониже небольшая
заметка - "Ураган над Ригой".
Опустив голову, Александр Опелс медленно шел по коридору. Вот и стена,
увешанная портретами шахматных королей. "Законодатели... счастливчики... -
думал он. - Неужели вы из другого теста сделаны? Вы? Вы? И вы?.. Ласкер,
шахматный философ, которого я, наверное, никогда не пойму... И Алехин,
которого считают художником шахмат... что-то электрическое в его светлых
пронзительных глазах... А здесь мои сверстники..."
Внезапно ему показалось...
Там... На крайнем портрете... Губы склонившегося над доской Михаила
Таля дернулись в презрительной усмешке.
У Опелса перехватило дыхание.
А что если это и был гамбит Уэска?