"Владимир Гусев. Фрагментарное копыто неподкованной собаки" - читать интересную книгу автора

- Все вы, конечно, слышали, а некоторые уже и столкнулись с величайшей
проблемой, вставшей перед человечеством. Наиболее проницательные мыслители
забили тревогу еще в конце прошлого века. Цивилизация мало-помалу превращала
конгломерат развитых стран в гигантский санаторий, где сотни миллионов людей,
живущих под неусыпным надзором полиции, службы безопасности, налоговой
инспекции, эскулапов, пожарных, политиков, социологов, телевидения, рекламы и
прочая, и прочая, практически полностью лишены права бороться за собственное
существование - а значит, и сопутствующих реализации этого права сильнейших
эмоций. Даже любовь, нередко связанная со страданиями, была повсеместно
заменена безопасным почти во всех отношениях сексом.
И уже в двадцатом веке развитые страны первенствовали по количеству
психоаналитиков на душу населения и, соответственно, количеству самоубийств.
В нашем веке стало окончательно ясно: эта самая среднестатистическая "душа
населения" тяжело больна. Она больше не хочет довольствоваться тем суррогатом
жизни, которым ее потчуют власть предержащие. Чересчур сладкая жизнь кончилась
диабетом...

Две ночи я провожу в собственной спальне. Два дня я объезжаю свои
владения, наблюдая за тем, как трудятся на полях крестьяне, и просто гуляю по
своему лесу. А устав, возвращаюсь в поместье и снова сплю.
С каждым завтраком, обедом и ужином Мари становится все более
встревоженной. Я же, наоборот, много шучу, смеюсь и нахожусь в как никогда
добром расположении духа. И к концу второго дня Мари не выдерживает.
- Мой господин... - обращается она ко мне, опуская глаза долу и заметно
краснея. - Вы вновь собираетесь оставить меня на всю ночь одну?
- Мне показалось, что вы... Что вам в тягость мои визиты... - трагическим
голосом предполагаю я. - Мне не хотелось бы вас неволить.
- Вы ошибаетесь, сударь, - твердо возражает Мари. - За прошедшие дни мое
отношение к вам резко переменилось.
"А мое к тебе - нет", - могу так же твердо ответить я, но, разумеется,
говорю совершенно другое:
- Надеюсь, вы сможете убедить меня в этом сегодня ночью.
Я велю слугам согреть воды для себя и для Мари. Пока служанки ее купают,
как конюхи купают коней, я, вызвав палача, спускаюсь с ним в подземелье.
Гец явно ждал меня. Он и обрадовался тому, что я пришел, и ужаснулся. Ведь
это означало, что сказанное мною два дня назад - правда.
По моему знаку палач снимает с Геца оковы и ведет его вслед за мною. Мы
проходим в мою спальню, затем, через потайную дверцу, в узкую комнатку,
отделяющую мою спальню от спальни Мари. Посреди стены устроена овальная ниша, с
противоположной стороны представляющая собой большое зеркало. Отсюда же, из
потайной комнаты, стекло полупрозрачно, и широкое ложе под балдахином
просматривается столь же хорошо, как сцена в нашем домашнем театре.
Эту комнатку я обнаружил после смерти отца, когда перебрался в его
спальню. Уж не знаю, для чего он ее использовал. Опасался, что матушка ему не
верна? А может, эта комната и хитроумное зеркало достались ему еще от деда? Как
бы то ни было, мне они очень пригодятся!
По моему знаку палач усаживает Геца на тяжелое дубовое кресло, стоящее
прямо перед зеркалом, и привязывает его руки-ноги так, чтобы Гец, несмотря на
свою силу, не смог вырваться. Потом палач завязывает Гецу рот полотенцем и
уходит. Следом, заперев дверь, ухожу я.