"Рустам Гусейнов. Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)" - читать интересную книгу автора

- Как это нет? Бабочка красивая.
- Ну, красота. Красота - это ваше субъективное
человеческое чувство. Для природы они равны - бабочка и муха.
Только человек почему-то решил, что имеет право судить о
созданиях природы: это вот красиво, а то - прихлопнуть.
- К чему вы это говорите?
- Так просто. Знаете, мне кажется, что похоже мы часто
судим людей.
- Не понимаю.
- Ну, как вам объяснить? Если строго взглянуть, то наши
суждения о людях - этот, например, хороший, порядочный, а этот
вот - дрянь, мерзавец - примерно такого же рода. В природе все
равны, и никто не виноват, что один питается нектаром, порхает
с цветка на цветок, а другой кружит вокруг навоза и при этом
противно жужжит. Для природы все одинаковы: хоть Лев Толстой,
хоть я, Паша Кузькин; хоть вы, красивая девушка, хоть, скажем,
этот ваш Вольф - маленький лысый старикашка. Все одинаковы, и
нельзя сказать даже - одинаково прекрасны или одинаково
уродливы - просто одинаковы. "Потому что хвостики". А все наши
моральные, эстетические и другие чувства - всего лишь наши
моральные, эстетические и другие чувства; больше ничего. Да и у
каждого они свои. Как вы думаете?
- По-моему, это несколько натянутая аналогия.
- Возможно, - вздохнул он и посмотрел на часы. - Вы,
кстати, не собираетесь ли уже домой?
- Да, сейчас пойдем, - кивнула она. - Расставлю это все по
местам.
Поднявшись из-за стола, она взяла обеими руками стопочку
книг и понесла их в хранилище. Паша, покуда ее не было, как-то
нервно прошелся из угла в угол, пару раз поморщился каким-то
мыслям своим, вернулся к прилавку, рассеянно посмотрел на
фотографический портрет Сталина, нависающий над столом. Сталин
с портрета смотрел мимо Паши, слегка улыбался чему-то.
Вернувшись из хранилища, Вера Андреевна быстро навела
порядок на столе: Пашиной карточке подобрала нужное место в
продолговатом ящике-картотеке, сдвинула какие-то бумаги на
край, достала из ящика сумочку, бросила в нее зеркальце,
помаду, какие-то еще пустяки, задвинула ящик, выключила
настольную лампу и, кивнув, направилась к выходу. Паша открыл
ей дверь.
На тесной площадке у лестницы он помог ей навесить на
засов никудышный заржавленный замок, отдал ей ключ и первым
взошел наверх по ступенькам.
Над Зольском темнело. Деревья, одетые светлой листвой,
стояли недвижно. Они пошли налево по Советской. Встречный
прохожий у кинотеатра, остановившись, приподнял шляпу, вежливо
поздоровался с Верой Андреевной и затем еще пару раз обернулся
им вслед на ходу.

Глава 2. ХАРИТОН