"Лев Гурский. Опасность " - читать интересную книгу автора

проходную какого-нибудь третьеразрядного консервного завода, имеющего один
секретный цех - жестянки для противогазов или что-то в таком роде. В мутном
плексигласовом стакане возле турникета подремывал дряхлый старичок в
милицейской форме. Время от времени вертушка турникета проворачивалась, издавая
пронзительный скрип. Тогда страж просыпался, сонно щурился и, не глядя в лица
проходящим, машинально обменивал пропуск на ключик с биркой. Или обменивал
наоборот - если кто-то намеревался не войти, а выйти. О специфике заведения
напоминала разве что запыленная фанерная карта бывшего Союза, которую никто так
и не удосужился снять со стены или хотя бы нарисовать новые границы. Когда-то
давно эта карта была, вероятно, электрифицирована, и любой желающий, отжав
соответствующий Рубильник внизу, мог лично ознакомиться с расположением всех
АЭС Советского Союза. А может, и не АЭС, а, допустим, пусковых установок
ядерных ракет - в пыли не разобрать. Заинтересовавшись, я приблизился к
фанерной карте и потянул за рукоятку рубильника. Раздался противный скрип -
почти такой же, который издавал тутошний турникет. Лампочки, естественно, не
зажглись.
- Не работает... - вяло пробормотал форменный старичок, просыпаясь от
знакомых звуков.
- Давно? - полюбопытствовал я.
- Всегда, - сонно сообщил страж турникета, снова проваливаясь в
анабиоз.
Я вернул рубильник на место, отряхнул пальцы от пыли и приблизился к
телефонному аппарату, повешенному на противоположной стене, наискосок от
неработающей карты. Мне вдруг пришла в голову неприятная мысль, что, возможно,
и аппарат этот тоже не функционирует и, значит, придется будить дедушку, махать
своим служебным удостоверением, требовать послать гонца к господину Куликову. В
общем, баламутить это сонное царство суетой, громкими разговорами и прочими
печальными вещами.
Телефон, однако, гудел. Я поздравил себя с первой победой, набрал 1-72
и некоторое время прислушивался к тишине в трубке. Вероятно, здешний телефонный
аппарат соединен был с чем-то вроде счетчика Гейгера, а потому треск
элементарных частиц в трубке почти заглушал гудок. В конце концов мне ответили.
- Куликов слушает, - задушевно отозвался уже знакомый голос.
- Павел Валерьевич, это Лаптев, - быстро затараторил я, опасаясь, что
вот сейчас господин Куликов припомнит ведомство, которое я представляю, и
заморозит тут все к чертовой матери. - Я приехал, звоню из проходной. Выходите
к бороде, побеседуем, вам удобно так?
- Удобно, - с некоторым, как мне почудилось, оттенком сомнения
проговорил Куликов. - Я сейчас выйду. Только вы к памятнику ближе, чем на
десять шагов, не подходите.
- А что, может упасть? - удивился я.
- Фонит, - весьма лаконично и не очень понятно ответил Павел Валерьевич
и отключился.
Когда господин Куликов - довольно-таки пожилой дядечка в сером костюме
в полоску, напоминающем пижаму, - появился вблизи бороды, я предосторожности
ради стоял уже не в десяти, а едва ли не в пятидесяти метрах от постамента.
- Нет, вы не бойтесь, фон тут всего раза в два выше нормы, - обрадовал
меня этот боец атомного невидимого фронта. - В принципе, не страшно. В центре
Москвы возле МЭИ вы гораздо больше можете нахватать, и даже не узнаете об этом.
- А здесь, интересно, что? - осведомился я, тыкая пальцем в постамент