"Ольга Гурьян. Край Половецкого поля " - читать интересную книгу автора

Наконец увидели вдали Киев на горе. Белокаменные высокие стены в
вечерней заре розовеют, золотые маковки огнями вспыхивают, последний
солнечный луч отражают.
На ночь не стали они высаживаться на берег, костер разводить. Боялись,
как бы не увидели их, не отобрали бы лодку обратно. Поели всухомятку,
подвели лодку в тихую заводь, где кусты низко свешивались над водой, так что
ниоткуда нельзя было обнаружить их, привязали лодку и прямо в ней, подложив
котомки под головы, полегли спать. Укромно, будто в шалаше.
А ночь-то звездная, тихая, от реки свежестью несет, вода плещется,
баюкает.
Среди ночи их разбудили шум и грохот, словно тысяча кузнецов разом по
наковальне ударили, и земля трясется и стонет. Кругом кромешная тьма, ничего
не видать, а где-то невдалеке бьют в бубны, и трубы гудят, и кони ржут, и
железо бряцает, и дикий вой, и смертный вопль.
Еван, и Ядрейка, и Вахрушка сидят, друг к другу прижавшись, застыли -
страшно.
Вот уж как будто шум стал удаляться, а немного погодя будто конский
топот, два коня скачут - и прямо к реке.
Ядрейка не удержался, встал на ноги, голову просунул сквозь ветви. А уж
рассвет чуть забрезжил, и в сером предутреннем свете видит Ядрейка: два
всадника несутся. В то же мгновение и они его увидели, и один как закричит:
- Лодка!
Подлетели к берегу, с коней соскочили, ветви раздвинули и прыгнули в
лодку. Схватили весла, стали лодку поворачивать, обратно, вверх по течению
грести.
Скоморохи и ахнуть не успели, так все быстро случилось. Слова поперек
сказать не смеют: всадники-то, видать, знатные, князья или бояре, - шлемы
золотые, доспехи сияют.
Вот один из них крикнул Ядрейке:
- Греби! Чего сидишь, как болван! - кинул весла и, сняв шлем, зачерпнул
рукой воды и омочил лоб.
И тут, как он шлем снял, Вахрушка его сразу узнал, Игоря Святославича.
Вахрушка обрадовался, а чего обрадовался и сам не знает, протянул к князю
руки, кричит:
- Не узнаешь меня?
Игорь Святославич смотрит, глаза у него красные, взгляд мутный, губы
запеклись, смотрит он на этого мальчишку, щурится и вдруг засмеялся. А
смех-то хриплый, будто взлаял.
- А, это ты самый храбрый на селе? Жаль, тебя с нами не было нынешней
ночью. Такой бы храбрец кстати был!
Вахрушка еще хотел было поговорить, да князь отвернулся, повалился на
дно лодки и заснул.
Тут второй воин передал весла Евану, приказал - а говор-то у него
странный, гортанный, не наш, - крикнул:
- Вверх по реке правь. Повернешь - убыо! - и тоже спать завалился.
Ух, страшный какой! Лицо-то у него и у спящего свирепое. Плоское,
смуглое, усы редкими волосами щетинятся, рот ощерен, клыки желтые, волчьи,
видны.
- Кончак, хан половецкий, - шепчет Еван Ядрейке. А тот в страхе-ужасе
за ладанку рукой схватился, бормочет: