VI. “ВИЛЛИ ЗДЕСЬ!”

Как это хорошо: говорить, что думаешь, говорить во весь голос, не боясь, что тебя подслушают и за малейшее неугодное слово отправят в концлагерь. Как это хорошо: идти, куда вздумается, и тебя никто не остановит дающим, безоговорочным “Хальт!” Какая прекрасная вещь свобода!

Наташа упивалась ею и целыми днями ходила по улицам городка, наслаждаясь звучной родной речью. Колонны солдат, следовавших на фронт, она провожала горящими глазами и приветливо, сердечно махала им рукой. Ей хотелось обласкать каждого, поцеловать в обветренные, потрескавшиеся губы. Это они, люди в серых, видавших виды шинелях, принесли ей свободу. Счастливой вам судьбы, милые!

Однажды Наташа забрела на центральную площадь, где прямо с грузовика раздавали местному населению хлеб. В городе еще не была налажена выпечка хлеба, и снабжением жителей пока что занимались части Советской Армии. На грузовике стоял солдат в белом халате, ловко резал бурые поджаристые буханки на две равные половинки и раздавал подходившим цепочкой немцам. Очередь протянулась чуть ли не через всю площадь. Немцы строго держались друг другу в затылок, терпеливо ждали, но было заметно, как они с тревогой поглядывают на машину: хватит ли? Наташу тоже охватило беспокойство: хватит ли всем?..

Удивительно: еще четыре дня назад, когда она устало плелась, подгоняемая полицейскими, куда-то на запад, она жаждала одного: чтобы вся Германия взлетела в воздух, чтобы все немцы пережили то, что переживает она: и голод, и холод, и унижения. А вот сейчас она с тревогой поглядывала на грузовик и беспокоилась: сколько там еще хлеба, удастся ли накормить всех?.. Наташа остановила взгляд на маленькой голубоглазой девочке. Она тоже стояла в очереди и молчаливо, шаг за шагом, подвигалась вперед.

Очередь вдруг зашумела, зашевелилась, все тревожно заговорили:

— Хлеба нет, больше нет хлеба!..

Лицо голубоглазой девочки жалобно искривилось, и Наташа не выдержала!. Она стремительно кинулась к машине, вскочила на колесо и заглянула в кузов. На дне еще лежало с десяток буханок. Солдат, непрерывно нагибаясь и разгибаясь, продолжал раздачу. Наташа поискала глазами в очереди девочку, прикинула: ей не хватит.

— Товарищ, дай мне, — попросила она солдата.

— Очередь, — не глядя на нее, отказал тот.

— Дай! Что ты своим не даешь?

— Своим можно. — Всё так же, не поворачиваясь, солдат сунул Наташе полбуханки. Она побежала вдоль очереди, отдала хлеб девочке и, не слушая ее благодарности, пошла через площадь.

Наташа не заметила, как оказалась за городом. На серой стенке трансформаторной будки кто то искусно подрисовал к черепу начесанный на лоб чубчик, придав ему сходство с Гитлером. Наташа швырнула в него камнем, плюнула и пошла дальше.

Сразу же за городом начинался лес, и Наташу потянуло туда… Она очень любила лес. С ним было связано всё ее детство, он был для нее живым существом. И если здесь, в Германии, лес три года был ей тюрьмой, то сейчас он вдруг запах такими же возбуждающими, дразнящими ароматами, как и тот, на ее Смоленщине, пел такие же немножко грустные, навевающие раздумье, песни, как и тот бор в родном краю, где она так любила собирать грибы.

Выбрав пригорок, устланный толстым настом прошлогодней листвы, Наташа присела и стала перематывать портянку. От усердия она даже кончик языка высунула. О прошлом думать не хотелось: оно ушло, как тяжелый кошмарный сон. Мысли Наташи были дома. Она видела перед собой мать, наверно, сильно постаревшую, исхудавшую, истосковавшуюся по дочери… Может быть, каждый день она высматривает у ворот почтальона… Ничего, мама, потерпи еще немножко, потерпи. Скоро буду дома…

Стук колес оборвал мысли Наташи, и он? увидела сквозь редкий боярышник телегу, едущую по проселку. На телеге сидел человек в сером пиджаке и шляпе с отвисшими полями. Изредка оглядываясь по сторонам, он подгонял лошадь. Дорога проходила так близко от Наташи, что, когда телега поравнялась и человек на миг повернул в ее сторону лицо, девушка едва не вскрикнула. Это был он — майор Вилли! Наташа так растерялась, что даже не шевельнулась, пока он проезжал мимо.

Майор Ярута ищет его! Надо было что-то предпринять, притом немедленно, но что именно — Наташа не знала. И когда телега скрылась за частоколом сосен, девушка вскочила на ноги и бросилась к городу. Но уже через минуту она остановлась.

“Уйдет… Ведь он уйдет! Пока я кому-нибудь сообщу — он потеряется в лесу. Там десятки проселочных дорог — ищи потом, по какой он поехал”.

Не раздумывая больше, Наташа вернулась в лес и пошла за телегой, скрываясь за деревьями. Не едет ли он к Вульфу?.. Эта дорога идет как раз к нему. Наташа возила по ней молоко в город. Нет, телега свернула вправо… А теперь опять налево… Снова вправо. Зачем он так петляет? Телегу Наташа не видела, слышала только глухой перестук колес. Она уже вся исцарапалась о ветви, стараясь двигаться скрытно. Но вот телега, кажется, остановилась. Наташа подкралась ближе и, прячась за толстым дубом, осторожно выглянула. Впереди была вырубка. Вилли собирал хворост и складывал его в телегу… Затем он поехал дальше. Сосняк кончился, и началась дубрава. Деревья были редки, и теперь Наташе приходилось перебегать от одного ствола к другому. Открылась небольшая поляна, и здесь телега снова остановилась. Вилли соскочил на землю, оглянулся кругом и пошел в сторону Наташи. Девушка приросла к дереву. Она слышала даже, как трещит под ногами немца валежник.

Но Вилли остановился шагах в двадцати, присел на пень спиной к Наташе и закурил. Потом он наклонился к ногам, должно быть, переобувался.

Прошло несколько томительных минут. Как на зло, в носу так защекотало, что Наташа еле сдерживалась, чтобы не чихнуть. Как рае в то самое мгновение, когда Наташе уже казалось, что ей не сдержаться, немец поднялся. Собрав еще немного хвороста, он взобрался на телегу.

Убедившись, что Вилли возвращается в юрод, Наташа решила обогнать его и, встретив в городе первого попавшегося солдата, попросить задержать фашиста. Но Наташа не рассчитала времени. Пока она кружным путем выбиралась из лесу, телега достигла первых домов. Наташа бросилась прямо к ней, но вдруг встречная колонна машин отрезала ей дорогу. Девушка попробовала проскользнуть между машинами и едва не угодила под грузовик. Шофер сердито закричал на нее и сочно выругался. Наташа подняла руку, пытаясь остановить одну из машин, но ей шутливо крикнули:

— Некогда, спешим на Берлин. Догоняй, деваха!

Когда колонна промчалась, телеги уже не было видно У Наташи заблестели слезы. Упустила, упустила… Она готова была разреветься от отчаяния. Бросилась на одну улицу, на другую, однако немец как в воду канул.

Опустив голову, Наташа побрела к себе на сборный пункт.