"Лев Гумилевский. Плен" - читать интересную книгу автора

- Вот ты какая! Ну, гляди - не сломай башки!
Он опустил руку на ее плечо с такой силой, что девочка упала на пол уже
без всякой попытки к борьбе.

Глава вторая
Чугуновы сбиваются с ног.

Был двенадцатый час ночи. Девочка не возвращалась. Тревога сменилась
страхом, страх переходил в ужас. Лицо молодой женщины прорезали первые
складки отчаяния: при электрическом свете они казались неизгладимо
глубокими. Сердце матери не мирилось с действительностью, и женщина металась
по комнате, как в запертой клетке.
Иногда она останавливалась у окна, пустыми глазами глядела в ночь,
осиянную матовым заревом газовых фонарей, и шептала, как заклинание:
- Аля! Аля! Доченька Аля, приди! Приди!
Заклинание не действовало. Кремлевские башни, упиравшиеся в небо
золотыми орлами и даже ночью блистающие главки кремлевских церквей
оставались далекими и холодными. Безучастно сверкали на Москворецкой
набережной огни трамвая и с глупой важностью ревели автомобили. За окном
жизнь шла своим чередом. Равнодушие каменной улицы к живому страданию было
нестерпимо.
Наталья Егоровна задернула занавеску. Ее охватила слабость отчаяния. Она
опустилась на стул и положила голову на каменный подоконник. Так, не замечая
времени, но вздрагивая от каждого звука, похожего на звонок, на скрип
отворяющейся двери, на шаги мужа, ждала она бесконечно долго. Порой она
теряла сознание от боли и слабости и снова приходила в себя, когда забегала
в комнату сочувствующая соседка или сосед. Они входили без стука, без
спроса, так, как входят в дом, где есть покойник: дома, посещенные
несчастьем, становятся открытыми и доступными для всех любопытных.
Наталья Егоровна приоткрывала глаза. Маленькая, кругленькая, розовенькая
до восьмидесяти лет старушка становилась у притолки.
- Ничего не слышно о девочке?
- Нет.
- То-то, и я прислушиваюсь за стенкой - нет. Вот оно несчастье какое...
Бессильная защититься от нашествия советчиков и печальников, обезумевшая
от горя мать не отвечала. Старушка, отерев костлявыми пальцами сухой рот,
говорила наставительно:
- Дети такие пошли нынче, что сладу с ними нет. Да и родители -
потатчики... Хороша и ты, матушка, Наталья Егоровна, распустила девчонку!
Ну, виданное ли это дело, чтоб в такие годы девчонка шла куда хотела. У них
и собрания, и заседания, и прогулочки всякие! Сама виновата, матушка...
Может быть, у Натальи Егоровны нашлись бы силы с гневом прекратить эту
болтовню, если бы она слышала ее. Но она не понимала слов, она только
приглядывалась к быстро шевелящимся губам старушки и покачивала головой,
думая о своем. Старуха же, ободряемая молчанием хозяйки, двигалась от
притолки к столу и продолжала говорить. Слова сыпались, как мелкий, не
страшный, но докучливый и холодный осенний дождь и от них, как от дождя за
окном, в комнате становилось серо и скучно:
- Новые порядки кругом, а вот что от них происходит. Приятно глядеть,
что девочка бойкая, ответить умеет, в карман за словом не полезет... А как