"Роман Гуль. Георгий Иванов " - читать интересную книгу автора

считали, что всякая художественная проза должна неминуемо начинаться "ярким
июльским солнцем, заливающим далекие леса". И обрывки, отрывки Розанова
показались почти что литературным неприличием. И тем не менее эта форма
осталась в русской литературе, как узаконенная и замечательная. Только
подражать ей нельзя. "Яркому июльскому солнцу, заливающему далекие леса" и
"Петру Ивановичу, медленно затянувшемуся папиросой" подражать можно
безбоязненно. Это накатанная дорога. "Уединенному" же подражать невозможно
потому, что в этом стиле застыло что-то чрезмерно личное, и его - не
украсть. Путь "Уединенного" был классическим путем создания новой
литературной формы методом антилитературности. Та же сугубая личность
литературной речи в теперешних стихотворных дневниках Георгия Иванова.
Казалось бы, чего проще? Но если кто-нибудь попробует подражать, я думаю, он
тоже увидит, что это неподражаемо потому, что в этой форме запатентовано
что-то слишком свое, что заставляет воспринимать эти стихотворные дневники,
как законченные поэмы. По-моему, в шепоте голоса у Иванова есть только два
предшественника в русской литературе: в прозе Розанов и в поэзии Анненский.
Я сказал бы, что оба они обладали даром гениальной интимности, и это их
основное качество сразу отделяло их от всех слишком громко думающих и громко
пишущих литераторов. Таких было всегда много. Никто другой в нашей
литературе не умел говорить подобным тихим шепотом, почти на ухо, но
сказанным прорезать человека, как бритвой. Подобным даром интимности владеет
и Георгий Иванов. Это один из атрибутов его "аппарата". И это очень часто
приближает его к интонациям Анненского. Недаром он признается в любви ко
всему, "что Анненский страстно любил и чего не терпел Гумилев". Несколько
офицерская муза Гумилева Иванову была, конечно, чужда. Не только в прозе
"Распада атома", но часто и в улыбке стиха Иванова чувствуется шепот
Розанова. "Старые счета перебираю. - Умереть? Да вот не умираю".
Но, уходя от своих старших наставников, Розанова и Анненского, Георгий
Иванов идет своеобразным путем в русской литературе. Его поэзия - явление не
только русского зарубежья. Когда-нибудь - если будет Россия - небольшие
книжки Георгия Иванова уйдут туда, в любимый поэтом Петербург и останутся
там отражением прекрасного, тонкого и большого поэта, рожденного все-таки
градом Петра.


Примечания


1

"poete maudit" Проклятый поэт (фр.)


2

neant Ничто (фр.)


3