"Роман Борисович Гуль. Ледяной поход (с Корниловым) (мемуары)" - читать интересную книгу автора

него, я понял, что это происходит именно поэтому.

Чалтырь

Мы с князем возвращались на фронт. За несколько дней положение на
Таганрогском фронте изменилось. Поднялись казаки ближайших станиц (вернее,
их искусственно подняли, так как настроение казаков было неуверенное), и
хорунжий Назаров, начальник партизанского отряда, решил ударить с ними на
село Салы, где, по сведениям, находились большевики. Разведки достаточной
не было. Хорунжий бросился "на ура" и налетел на значительные силы
большевиков с артиллерией.
Казаков разбили. Они в беспорядке бежали, оставив под Салами раненых и
убитых. "Подъем" упал, казаки замитинговали: "нас продали", "нас предали",
"опять ахвицара!".
Подъезжая к Хопрам, мы застали такой митинг. Казаков пробует уговорить
новый нач. участка ген. Черепов, но бесполезно: казаки решили расходиться
по домам. Пробует уговорить их и священник ст. Гниловской с распятьем на
груди{8}. Он поднимал казаков, ходил с ними в бой, но теперь его не
слушают. "Чего нам говорить!" - "Сами знаем, что делать!" - "Идем по
домам!" - "Нет, где этот начальник наш, туды его мать? Где он, мать его...
Убежал, сволочь!"{9}
Казаки разошлись. Их выступление только обострило положение. К нашему
отряду придана часть кавалерийского дивизиона полк. Гершельмана, и мы
двинулись к селу Чалтырь, на окраине которого и расположились.
Село Чалтырь - очень богатое. Жители его - армяне. Мы ждали радушного
приема; но жители сторонятся нас, стараются ничего не продавать, а что
продают, то по крайне дорогой цене.
В разговорах с ними пытаешься рассеять неприязненное отношение, но
наталкиваешься на полное недоверие и злую подозрительность.
Стоим день. На другой, поздним вечером, получен приказ: отойти от Хопры.
Вышли в степь. Мороз, ветер, темь, метель. Засыпает снегом, трудно
вытаскиваются ноги, колонна растянулась по одному... Идем, вязнем в снегу;
остановились - дороги нет. Ветер налетает, гудит по винтовкам. "Провод
телефонный ищите! по нему пойдем!" - кричит кто-то. Люди толпятся, как
стадо, мерзнут, ругаются, лезут по снегу искать дорогу. Слышны голоса:
"руку отморозил", "давай сюда винтовку!", "оттирай, оттирай скорей!".
Начинается легкая паника. Трут друг другу руки, лица. Более слабые стонут.
Наконец нашли дорогу, опять поплелись по глубокому снегу. То и дело
слышно: "пожалуйста, потри, потри, совсем замерзла, не слышу, ей-Богу..."
Кто-то едет навстречу, поравнялся с головой колонны, и все остановились.
По ветру доносится раздраженный голос полк. С.: "так чего же раньше не
телефонировали! Я людей обморозил!" - "Генег'ал отменил пг'иказание, -
отвечает лейб-улан. полк. Гершельман, - вам надо возвг'атиться в Чалтыг'ь".
Среди отряда ропот, ругань... "сволочи, это всегда у нас так!", "сидеть в
вагоне - не в степи мерзнуть", "безобразие, не могли раньше позвонить!".
"Я впег'ед поеду, полковник", - говорит Гершельман, садится в сани и
скрывается в холодной темноте.
Повернули назад. Теперь еще холоднее, ветер бьет в лицо. Люди торопятся,
сбиваются с дороги, еще чаще: "потрите, господа, ради Бога", "ох, не могу
идти". Останавливаются кучки, некоторых оттирают, других еле-еле ведут под