"Виктор Гюго. Король забавляется" - читать интересную книгу автора

искусству, выказавших ему в данном случае столько сочувствия и
столько сердечности. Он заранее рассчитывал на их поддержку.
Он знает, что, когда дело коснется борьбы за свободу мысли и
разума, он пойдет в бой не один.
Власть - отметим это здесь мимоходом - питала основанную
на весьма низком расчете надежду на то, что найдет в этом деле
союзников даже среди оппозиции, воспользовавшись литературными
страстями, уже давно бушующими вокруг автора. Она думала, что
литературная вражда устойчивее вражды политической, ибо
считала, что корни первой заложены в человеческом самолюбии, а
корни второй - только в интересах. Власть ошиблась. Ее грубое
вмешательство возмутило честных людей всех направлений в
искусстве. К автору присоединились, чтобы выступить против
самовластия и несправедливости, как раз те, кто сильнее всего
нападал на него накануне. Если чья-либо закоренелая вражда
случайно и оказалась слишком прочной, то эти лица раскаиваются
теперь в том, что оказали власти минутное содействие. Все
порядочные и уважаемые люди из числа врагов автора протянули
ему руку, с тем, быть может, чтобы снова возобновить
литературную борьбу, когда окончится борьба политическая. Во
Франции у того, кто подвергается гонениям, нет других врагов,
кроме самого гонителя.
Если теперь, установив, что распоряжение министра
позорно, возмутительно и противозаконно, мы на минуту
снизойдем до обсуждения его по существу и постараемся
выяснить, какие причины, по всей вероятности, вызвали это
происшествие, то прежде всего встанет такой вопрос, - и нет
человека, который не задавал бы его себе: "Каков мог быть
мотив подобной меры?"
Приходится откровенно сказать, - ибо это действительно
так, и если будущее займется когда-нибудь нашими маленькими
людьми и мелкими делами, это окажется весьма любопытной
подробностью данного любопытного случая, - что наши цензурных
дел мастера, кажется, почувствовали свою нравственность
оскорбленною пьесой Король забавляется; она возмутила
целомудрие жандармов, отряд бригадира Леото был в театре и
нашел ее непристойной, блюстители нравственности прикрыли свои
лица, господин Видок покраснел. Словом, лозунг, который
цензура дала полиции и который уже несколько дней бормочут
вокруг нас, таков: "Дело в том, что пьеса эта безнравственна".
Осторожнее, господа! Помолчали бы вы лучше на этот счет!
Объяснимся все же: не с полицией - полиции я, как человек
порядочный, запрещаю рассуждать об этих вещах, - а с немногими
почтенными и добросовестными лицами, которые, поверив чужим
словам или побывав на спектакле, но не разобравшись в нем,
необдуманно повторяют это мнение, хотя для опровержения его,
быть может, было бы достаточно одного только имени обвиняемого
поэта. Драма теперь напечатана. Если вы не присутствовали на
спектакле, прочтите ее. Если вы были там, все же прочтите.
Вспомните, что этот спектакль был не столько спектаклем,