"Тонино Гуэрра. Рассказы" - читать интересную книгу автора

владевшей прежде всем его существом. Он знал: придется довольствоваться
теми возможностями, которые у него остались. Немногие друзья постепенно
отошли от него, но Буби не хотел смириться со своей беспомощностью. Он
попросил Балозу наставить вешек но обеим сторонам тропинки, чтобы от его
лачуги можно было на ощупь дойти прямо до шалаша, шаря перед собой палкой.
Шалаш и точок он знал на память и передвигался там ловко, ничего не
задевая. Лихорадочное нетерпение, заполнившее первые дни, перешло в
созерцательность: он надолго погружался в безмятежную дрему, как бы
сливаясь с природой. Теперь, сидя в шалаше, он обращал к проему не глаза,
еще недавно воспаленные от ветра, а уши - то одно, то другое. Он ждал,
чтобы колебания воздуха от крыльев летящей птицы достигли его слуха, и
тогда он дернет какую-нибудь из бечевок, привязанных к лапкам приманных
птиц. Скорее всего, бечевку Султанки - единственной привлекавшей на точок
скворцов. Он прислушивался ко всем живым звукам, распространявшимся в
воздухе, - щелкающим, чирикающим, свистящим, гортанным и звонким,
взволнованным и резким, покойным и мелодичным. Вот он узнал тревожный
голос коноплянки, вот различил песню снегиря с ее модуляциями в такт
танцующему полету птицы, а это уже зов зяблика - фьюить-фьють,
переливчатый щебет щегла, монотонный крик зеленушки. Часто он захлопывал
сети ни с того ни с сего, наудачу, хотя, попадись в них при этом
что-нибудь, он бы тут же нашел объяснение своим действиям: например,
сослался бы на легчайшее дуновение ветра, которое ощутил чувствительными
кончиками редких длинных ресниц. И даже когда он дергал снасть невпопад, у
него было радостное сознание, что не зря поднимался чуть свет, не зря
выжидал. Воображение работало, создавая образы приближающихся птиц, и
время от времени нужно было завершать эти мнимые полеты: стоило прервать
их одним движением руки, и тотчас же возникали новые. Иногда он все утро
дул в висящие у него на шее манки, издавая призывные трели. Естественно,
он предпочитал штормовые дни, когда птицы, стремясь прочь от моря, летят
низко над землей, под прикрытием деревьев и холмов. Однажды перед самым
восходом солнца в лабиринты его слуха проник слабый шорох: что-то почти
невесомое опускалось с неба. Он дернул за веревку. В сеть попали первые
хлопья снега. Только выйдя из шалаша, он понял, что пошел снег. Тогда он
убрал зябко нахохлившихся птиц, скатал сети и отправился домой. Все земные
звуки поглотил снежный саван, и в тихом воздухе резче загремели выстрелы
охотников на уток. Ночью он вернулся, прихватив ружье, стал за шалашом и
приготовился стрелять, если утки полетят у него над головой. Несколько раз
он спускал курок, с удовольствием вдыхая запах дымящихся гильз. После
одного выстрела что-то упало - он услышал шлепок, приглушенный снегом и,
судя по всему, перьями. Дней десять искал он убитую птицу, даже собаку для
этого попросил ему одолжить. Но так и не нашел. По его подсчетам, утка
весила кило четыре-пять, если не больше. Шестнадцатого октября тысяча
девятьсот восемьдесят третьего года он услышал вдалеке над горами
Монтефельтро огромную стаю скворцов. Было как раз время больших перелетов,
когда скворцы тучами летят из Югославии в теплые края и облепляют платаны
на римском бульваре Вьяле делле Милицие. Высунув голову из шалаша, Буби
долго вслушивался в разноголосицу, создаваемую множеством замерзших
клювиков: плотный гомон тесно сбитой стаи временами ширился в небе - это
значило, что стая расползалась. Он дернул сети, едва ощутив волну
холодного воздуха, который всколыхнула опускающаяся стая, но сети,