"Тонино Гуэрра. Стая птиц" - читать интересную книгу автора

память. Когда мне удавалось собрать воедино эти два образа, мне казалось,
что я вижу прежний, не тронутый землетрясением, Городок и себя самого,
глядящего на него издали. Подвожу джип к развалинам и вдруг ловлю себя на
мысли: зачем я здесь? Для чего? Ищу глазами море и нахожу его вдали, за
лежащей передо мною равниной. Когда я был ребенком, море мне
представлялось длинной синей лентой. И действительно, отсюда оно - длинная
синяя лента. Остаюсь в машине. Не хочется бродить среди развалин. Все и
так видно. Кстати, не слышно и особых звуков, которые бы привлекли мое
внимание. В то же время идея записать шумы покинутого всеми и разрушенного
селения казалась мне все более замечательной. Однако пока ничего
интересного не было. Едва слышно жужжали шершни, осы, дикие пчелы и
скарабеи. Потом мне захотелось взглянуть на старика. Посмотреть, жив ли он
еще, дождаться, пока выползет наружу, как выходят из своего убежища
кабаны. Скорее всего, его уже нет в живых. И вот спрыгиваю с подножки
джипа и шагаю по щебню. Кругом развалины и мусор. Упорно смотрю себе под
ноги - только там и можно обнаружить что-нибудь стоящее. Поднял обломок
розового кирпича. Розовым был и фасад моего дома. Раздается переливчатая
трель какой-то птицы, тотчас же повторенная эхом. Эхо - самое прекрасное,
что есть на земле. Оно придает неповторимую окраску звукам.
Одиночество впитываешь кожей. Я погружался в волны плотного, горячего
воздуха, и мне это нравилось. Иногда я поднимался на второй этаж
какого-нибудь дома без крыши и садился на каменный пол. Я ни о чем не
вспоминал. Мне было просто хорошо. Я наслаждался теплым одиночеством. Хотя
летом человек никогда не одинок. Его всегда что-то окружает. Меня
обволакивал воздух, как птицу в полете. И глаза мои ничего не искали.
Чувство покоя охватило меня, разливаясь по жилам. Я снял ботинки и пошел
босиком. Время от времени из сладкого оцепенения меня выводил то стук
камня, сдвинутого со своего места змеей или полевой мышью, то глухой рокот
неожиданно оседающих и превращающихся в груды щебня и пыли стен. Тогда я
заглядывал в окна, если в доме еще были окна, или в какие-нибудь дыры и
искал источник звука. Я по-прежнему надеялся увидеть старика.
Дойдя до монастыря, я обнаружил, что здесь не все разрушено: сохранился
длинный коридор и кровля над некоторыми кельями. Повсюду давние
испражнения животных. Над окаменевшими кучками вились мухи. Наверно, сюда
приходили справлять нужду и люди. Я думаю, старик тоже бывал здесь зимой.
Но все это не вызывало у меня отвращения. Внутренний дворик был весь в
развалинах. Из пучка веток я сделал метлу, какой обычно солдаты подметают
в казармах. Навел чистоту в коридоре и в одной из уцелевших келий. Я не
думал оставаться здесь ночевать. Более того, я хотел уехать в тот же
вечер. Однако работал все равно на совесть. Уборка для меня была
равнозначна воспоминанию о жене. Единственная возможность почувствовать ее
рядом - это стать ею самой, делать то, что делала бы она, имитировать ее
движения.
Потом, присев в тени, я задумался. Думал обо всем, что придет в голову.
"Застрелиться? Стоит ли? Хорошо бы поговорить с кем-нибудь, вот хотя бы с
этой пчелой..." Спросил себя, почему я не верю в бога. Стал ждать чуда.
Если сейчас в сад прилетят восемь ласточек, это будет доказательством
существования всевышнего. Я ждал появления этих восьми птиц. Они не
прилетали. Тогда я попросил явить более простое чудо. Пусть над моей
головой или рядом пролетит какое-нибудь насекомое.