"Николай Гуданец. Несказочные сказки" - читать интересную книгу автора

ко всем присутствующим разом.
Его уход остался незамеченным.
Флейтист понял, что остальным людям нет особого дела до него и до его
флейты. Они с удовольствием слушают его игру, но - между прочим, в виде
оригинальной приправы к вечеринке, и не более того. Шелковая сеть музыки
соскальзывает с них, они возвращаются к своей прежней жизни, не изменившись
ни на волос. Он сознавал справедливость этого, однако им владело нечто
большее, нежели оскорбление личной святыни. Перед ним бткрылась вся
несоизмеримость искусства и обыденности. Он полагал, что в его пальцах
заключена Вселенная, которая дышит с ним одним дыханием, струящимся сквозь
флейту, а на самом деле вокруг существовало колоссальное множество людских
Вселенных, и каждая жила обособленно, изредка соприкасаясь с другими,
никогда не входя в другую целиком. Увидев эту вечную разобщенность, это
непреодолимое одиночество каждого, о чем он раньше и не подозревал, и поняв
свое ничтожество перед гордыми тайниками чужих душ, музыкант впервые с того
дня, как взял в руки флейту, ощутил бессилие и тоску.
Безысходное прозрение вело его сквозь пустоту темных улиц. И вот, под
внимательными звездами в трещинах облаков, плутая среди глухих заборов,
погасших окон, нарождающейся листвы, в одиночестве, не приглушенном ничьим
присутствием, он приник к своей флейте, к своему отвергнутому нищему чуду.
Не флейта - само сердце музыканта заплакало в неизреченной жалости к миру,
ко всему живому, к любящим, спящим, терзающимся бессонницей, к травам,
деревьям и звездам, к черным и глухим домам, к зверям, рыбам, птицам и
насекомым, к ночному поезду, грохочущему за лесом, к тесной грозди котят в
животе матери-кошки, к белокаменным парусам церквей, к оброненному
мальчишкой перочинному ножу, к медведке, прогрызающей свои ходы в горьких
недрах земли, к молодоженам, задремавшим в счастливой испарине, к их
ребенку, чья жизнь начнется на следующую ночь, к спиленному ясеню, к рекам,
камням, пустыням, океанам и планетам...
Впереди него, в густой заводи темноты, прошмыгнуло серое пятно, затем
еще одно. Он обернулся, прослеживая их путь, и увидел, что улица позади него
шевелится и ползет, как бугристая мрачная лента конвейера. Меж лопаток
встрепенулся, заерзал жуткий холодок. Луна вышла из-за тучи, озарив улицу
водянистым подобием света.
Флейтист содрогнулся. За ним шли крысы. Прижавшись друг к другу плотно,
как булыжники мостовой, посверкивая круглыми глазками, неисчислимое
множество крыс наполняло улочку от забора до забора. Передние зверьки
остановились вместе с флейтистом, но задние напирали на них, послышались
писк и возня; крысиная мостовая начала горбиться, вспучиваться неровными
волнами, и музыкант понял, что через несколько-мгновений вся эта
омерзительная масса хлынет на него просто по инерции. Как ни странно,
грозящая опасность не парализовала его, а, наоборот, заставила действовать
быстро и продуманно. Превозмогая тошнотворный страх, он повернулся и пошел,
играя на флейте. Слух его раздвоился: машинально следя за мотивом, он
отчетливо слышал позади себя тысячелапмй шорох.
Городская окраина кончилась, потянулись свежевспаханные поля,
отороченные черными зигзагами ельника.
Пройдя несколько километров, флейтист оглянулся на ходу, увидел
копошащееся бескрайнее море крыс и остановился. Крысы обтекли его со всех
сторон, оставив незанятым лишь островок пашни вокруг музыканта, шага три в