"Алеш Гучмазты. Матрона " - читать интересную книгу автора

больше! Блажен, кто уходит в землю раньше своих детей...
Никто ничего не сказал больше. Люди разошлись по домам. Каждый со своей
болью, со своей тревогой...
Царство тебе небесное, Уасил.

4

После того, как вернулся Егнат, жизнь ее стала сущим адом.
В село продолжали идти похоронки, и люди плакали по своим akhgjhl, но
не оплакивали, потому что не видели их перед собой, мертвыми, в гробу, и за
слезами, даже самыми горькими, скрывалась надежда - а вдруг ошибка, вдруг он
вернется еще? На кладбище появлялся новый холмик над пустой могилой, и это
были не похороны, а исполнение давнего обычая; человек уходит из жизни лишь
тогда, когда тело его предано земле, тело, а не казенная бумажка. Только
время может дать ответ и, значит, надо ждать, ждать, ждать...
Но и жить надо было, кормить детей, работать. А что за работники
остались в селе? Старики да женщины. Ну и дети постарше помогали - велика ли
их помощь? Так и трудились, жилы себе надрывая, и тяжкая работа уравнивала
всех, сплачивала, заставляла хоть на миг забыть о своем горе.
В тот весенний день они пахали на южном склоне. Дети собирали камни с
поля и складывали их в кучу в конце пашни. Взрослые - кто за плугом шел, кто
волов погонял. Отощавшие, голодные волы еле тянули, но ни у кого не
поднималась рука подстегнуть их, ударить палкой, только кричали, понукая, и
крик, и гам, и веселый визг детей, превративших, конечно, сбор камней в
игру, - все это будило воспоминания о светлой до неправдоподобия довоенной
жизни.
Никто, кроме отца Егната, не умел управляться с плугом. С утра до
вечера старик шагал за ним, держась за деревянные, изъеденные потом ручки и
ведя борозду, с утра до вечера. И все это молча. Даже на волов не крикнет. С
раннего утра до поздних сумерек шагал, опустив голову и глядя только на
лемех, глядя так, будто волы не плуг тащили через силу, а покойника везли.
Иногда его подменяли женщины, или кто-то из подростков. Но на минуту лишь,
не больше. Отец Егната доставал из кармана табачный лист, бросал в рот и
жевал, наблюдая, как тот, кто его подменил, кривит, уродует борозду. Долго
выдержать старик не мог и, покачав головой и сплюнув, молча отстранял
неумеху, брался за ручки, склонял голову и шагал, как заведенный.
С двумя другими плугами управлялись, как могли, женщины и подростки. По
очереди, то и дело сменяя друг друга. Матрона работала с ними.
Вернее, не работала, а мучилась. Плуг не слушался ее, вихлял из стороны
в сторону, то на распаханное выедет, то выскочит вверх, на целину, и
удержать его было невозможно: не она правила им, а он, словно в насмешку
посверкивая лемехом, тащил ее за qnani. Она обливалась потом, в руках
появлялась дрожь, от постоянного напряжения ломило поясницу, а затем и всю
спину, и она чувствовала себя так, будто ей переломали все кости. Обессилев,
она повисала на рукоятках плуга и, спотыкаясь, думала лишь о том, чтобы не
упасть.
Самые маленькие из детей копались в пашне, собирали корни
белокоренника, вывернутые лемехом на поверхность. Доме тоже бежал за плугом,
как грачонок, и, найдя, кричал радостно:
- Еще нашел! Смотри, какие большие!