"Петр Петрович Губанов. Путь в Колу [И]" - читать интересную книгу автора

получались то слишком густыми, то жидкими. На реестровых листах выходили
кляксы вместо букв, и это огорчало Каллистрата Ерофеевича. Ну прямо хоть
палочками отмечай число шкур на стенах становой избы! Да ведь коли все до
единой шкурки пометить, так бревен в срубе не хватит!
Каллистрату Ерофеевичу помогал вести счет мягкой рухляди, добытой
зимовщиками за долгую зиму, корелянин Савва Лажиев, немного знавший
грамоте и счету. Целых восемь недель провалялся по весне на нарах Савва
Лажиев, изнуренный жестокой цингой. У парня шатались зубы и кровоточили
десны, ныли от невыносимой боли суставы. Каллистрат Ерофеевич поил его
горячей оленьей кровью, заваривал чай из морошки и выходил парня. Сам он
мучительно страдал в эту зиму одышкой. И лечил сам себя новоземельским
зверобоем. Каллистрат Ерофеевич упаривал листья зверобоя в глиняном
горшке, подсыпал немного спелой и мерзлой морошки, потом кипятил это
варево. Снадобье помогало. Каллистрат Ерофеевич потел, и дышать
становилось легче.
Опытным взглядом старого зимовщика Каллистрат Ерофеевич отметил, что
Савва Лажиев - самый молодой из всех шестерых - вряд ли выживет вторую
зиму, если останется на Новой Земле.
Савве не хотелось покидать Новую Землю и оставлять товарищей, с
которыми породнила его суровая полярная зимовка, но староста был неумолим.
С самой весны Каллистрат Ерофеевич ждал прихода на Новую Землю
обещанного Кольским воеводой купеческого либо промыслового судна. Каждое
утро поднимался он на высокий скалистый уступ морского берега, занесенный
толстым слоем гагачьего пуха, и подолгу всматривался в залитые незакатным
солнцем океанские дали.
Ни единого паруса не было видно на безбрежных пространствах Студеного
моря. От серебрящихся бликов слезились глаза, потом появлялась резь, и
светлый мир словно мутнел, теряя свои летние краски.
Заварив новый чернильный состав из вишневого клея, орешков и меда,
Каллистрат Ерофеевич выбрался из душной, не проветривавшейся во все
времена года избы и вдохнул полной грудью. В полуночной стороне, где в
зимнюю пору огромным бесшумным пожаром вспыхивают всполохи самосиянного
света*, темнели увалы бесконечных гор. Внизу, за песчаной отмелью
плескалось море. А вокруг становой избы на неровной каменистой земле росли
ивы и березки полуаршинной высоты. И даже в середине лета эти крохотные
деревца, похожие на кустики, стояли без листьев, с набухшими, но
нераспустившимися почками. Изредка попадались полураспустившиеся незабудки
и тощие колокольчики. Даже на этой не прогретой солнцем земле жизнь брала
свое.
_______________
* Северного сияния.

Сколько ни жил Каллистрат Ерофеевич на Новой Земле, он никогда не
слышал здесь грома, не видел молнии. И несмотря ни на что артельный
староста любил эту землю сдержанной и признательной любовью.
Продолжая вглядываться в новоземельские тундровые просторы,
Каллистрат Ерофеевич заметил в полуночной стороне Серебряной губы
крохотную движущуюся точку. К становой избе шагал кто-то из зимовщиков.
Каллистрат Ерофеевич угадал в возвращавшемся к зимовке человеке Савву
Лажиева и очень обрадовался. Артельный староста любил парня за