"Эндрю Круми. Мистер Ми " - читать интересную книгу автора

каком-то неприятном покалывании в животе. Я обратился к врачу только тогда,
когда заметил кровь в своих испражнениях, да и то сделал это единственно по
настоянию жены, обратившей внимание на розовый отстой в туалете и таким
образом узнавшей о моем недуге. К тому времени я уже относился к своему
состоянию как к страшной тайне, каким-то образом связанной с более важной
жизненной проблемой, о которой Эллен еще ничего не знала.
Доктор осмотрел меня, пощупал и потыкал в разных местах и объявил, что
мой недуг скорее всего какой-нибудь сущий пустяк. Он сказал это, потерев
поросший седыми волосами нос, и известил меня, что через несколько недель
уходит на пенсию, что не прибавило мне доверия к его вердикту. Так или
иначе, он направил меня на исследование в местную больницу. Мне предстояла
процедура, заключавшаяся в введении в толстую кишку, слава богу, довольно
тонкой трубки с небольшой линзой, при помощи которой доктор может видеть,
что делается у меня внутри. "Это - рядовая процедура", - с убежденным видом
заверил меня врач. В течение последующих десяти недель, чем бы я ни
занимался, мои мысли все время обращались к моей невидимой болезни. Однако я
не выздоровел и не умер к тому времени, когда на коврик под щелью для почты
упало письмо с датой колоноскопии. Я и обрадовался ему, словно
рождественскому подарку, и испугался, словно получил напоминание от
налогового управления.
Очистив, согласно указаниям, кишечник, я отправился в больницу, где мне
пришлось изрядно подождать. Больничное время, как возраст собаки,
вычисляется по совершенно другой шкале, чем та, что принята повсеместно.
Поэтому процедура, на которую достаточно десяти минут, может занять чуть ли
не целый день. Но наконец подошла моя очередь, и меня пригласили в кабинет
эндоскопии.
- Добрый день! - весело приветствовал меня хирург-манипулятор (чье имя
осталось мне неизвестным).
Если бы я не знал, что он врач, я принял бы его за сантехника или
директора школы. Он был толст, лыс и улыбался отстраненно дружелюбной
улыбкой, как это умеют делать люди, встречающиеся по долгу службы с
представителями самых разных слоев населения. Видно, знает толк в виски и
играет в гольф, подумал я.
- Так чем вы зарабатываете на жизнь? - небрежно спросил он, что-то
записывая на моем направлении.
Я отдал свои брюки сестре, чувствуя, как дрожат руки. Врач приказал мне
взобраться на стальной стол для хирургических манипуляций.
- Отлично, теперь засучите рукав.
- Я писатель, - сообщил ему я, когда, лежа на животе, ошутил укол в
руку.
- Писатель? - Врач пробормотал какое-то техническое указание сестре и
стал объяснять мне, какие действия собирается предпринять. Есть ли у меня
вопросы? Нет, вопросов нет. - А какие вы пишете книги? - спросил врач,
отойдя к концу стола и исчезнув из моего поля зрения.
Какого он ждал от меня ответа? Представьте себе, что некоего автора
просят сформулировать предмет своего творчества в одном предложении и он
отвечает, что всю жизнь пишет один-единственный роман о человеке, "которого
зовут "Я", но который не всегда является мною". Сочтут ли это исчерпывающим
ответом, хорошей рекламой? Но мы никогда не встретимся с этим автором,
потому что Пруст давно умер. Когда я был молод и более склонен к абстрактным