"Василий Гроссман. Цейлонский графит" - читать интересную книгу автора

Новый химик улыбнулся и замотал головой.
- О нет, совсем другой, - сказал он.
- Ну, а как вас зовут? - вдруг спросил Кругляк. И индус, улыбнувшись
в третий раз, точно осторожно ступая в темноте, старательно выговорил свое
новое имя:
- Николай... Николай... Николаевич.
- Ну вот, Николай Николаевич, - сказал Кругляк, - будем работать
вместе. В чем дело? Я вас напущу на этот самый графит, почему бы вам не
поработать на производстве в советских условиях?
Он удивился и снова повторил:
- Конечно, мы поработаем в советских условиях. Он повернулся к
толстухе Алферовой, председателю фабкома, и сказал:
- Товарищ Алферова, как жизнь? Я что-то не видел у себя в лаборатории
этих пресловутых практикантов из графитного цеха. Где же борьба за
знаменитый техминимум?
После этого он произнес речь.
- Ого, карандаш! - говорил Кругляк. - Это вроде метро, экзамен на
аттестат зрелости. Карандашных фабрик меньше, чем метрополитенов, если
хотите знать. А хорошие карандаши, к которым я не могу придраться, делает
только Хартмут в Чехословакии. Вы думаете - Фабер? Ничего подобного! Но
такого дерьма, как мы, не делает ни одна страна. Честное слово! Это нечто
ужасное. Если б я работал в прокуратуре, поверьте мне, я бы обеспечил на три
года всех наших итээров. Но подождите, подождите! Вы еще увидите: мы сдадим
на аттестат зрелости, экстерном, за четыре года! А не за сто двадцать, как
Германия.
В общем, из торжественной встречи ничего не получилось.

II

Новый химик был высок и худ, и хотя он хорошо одевался и носил
разрисованный галстук, при каждом его движении как будто становились видны
из-под платья сухие, легкие ноги, вздыбленная ребрами грудь и худые
темно-коричневые руки. И ходил он по цехам, точно раздвигая высокую траву,
странной походкой, похожей на медленный, полный значения танец. К нему
привыкли очень быстро, он вошел в жизнь фабрики так же просто и легко, как и
всякий другой человек.
Пробер приносил со склада коробочки графита, новый химик брал навески
на аналитических весах и сжигал графит в муфельной печи, потом он снова брал
белые фарфоровые тигли своими темными пальцами и взвешивал золу. На клочке
бумаги он высчитывал процент зольности и вносил цифры в лабораторный журнал.
Подбегал Кругляк и, заглядывая через его плечо, говорил:
- Цейлонского графита больше не дадут, скоро кончится счастье.
Красивый юноша, мастер графитного цеха, Кореньков, прежде чем загрузить
графит в шаровые мельницы, приходил в лабораторию за анализом, и, пока новый
химик списывал цифры на бланк, Кореньков смотрел на его темное лицо и руки,
казавшиеся совсем черными по сравнению с белой сорочкой.
- Как там у вас в Индии, очень жарко? однажды спросил Кореньков.
- О нет! Совсем хорошо, - поспешно ответил новый химик.
Девушки-лаборантки тихонько обсуждали, краси вый ли он.
Худенькая Кратова считала, что он страшный. Оля Колесниченко, первая