"Василий Семенович Гроссман. Треблинский ад" - читать интересную книгу автора

прикрывавших их своим телом. Никто не знает и уже никогда не узнает имен
этих матерей. Рассказывали о десятилетних девочках, с божеской мудростью
утешавших своих рыдающих родителей, о мальчике, кричавшем у входа в газовню:
"Русские отомстят, мама, не плачь!" Никто не знает и уж никогда не узнает,
как звали этих детей. Рассказывали нам о десятках обреченных людей,
вступавших в борьбу против огромной своры вооруженных автоматическим оружием
и гранатами эсэсовцев - и гибнувших стоя, с грудью, простреленной десятками
пуль. Рассказывали нам о молодом мужчине, вонзившем нож в эсэсовца-офицера,
о юноше, привезенном из восставшего варшавского гетто, сумевшем чудом скрыть
от немцев гранату, - он ее бросил, уже будучи голым, в толпу палачей.
Рассказывают о сражении, длившемся всю ночь между восставшей партией
обреченных и отрядами вахманов и СС. До утра гремели выстрелы, взрывы
гранат, - и когда взошло солнце, вся площадь была покрыта телами мертвых
бойцов, и возле каждого лежало его оружие - палица, вырванная из ограды,
нож, бритва. Сколько простоит земля, уже никогда никто не узнает имен
погибших. Рассказывают о высокой девушке, на "дороге без возвращения"
вырвавшей карабин из рук вахмана и дравшейся против десятков стрелявших в
нее эсэсовцев. Два скота были убиты в этой борьбе, у третьего раздроблена
рука. Страшны были издевательства и казнь, которым подвергли девушку. Имени
ее не знают, и никто не чтит его.
Но так ли это? Гитлеризм отнял у этих людей дом, жизнь, хотел стереть их
имена в памяти мира. Но все они, и матери, прикрывавшие телом своих детей, и
дети, утиравшие слезы на глазах отцов, и те, кто дрались ножами и бросали
гранаты, и павшие в ночной бойне, и нагая девушка, как богиня из
древнегреческого мифа, сражавшаяся одна против десятков, - все они, эти
ушедшие в небытие, сохранили навечно самое лучшее имя, которого не могла
втоптать в землю свора гитлеров-гиммлеров, - имя человека. В их эпитафиях
история напишет: "Здесь спит человек!"
Жители ближайшей к Треблинке деревни Вулька рассказывают, - что иногда
крик убиваемых женщин был так ужасен, что вся деревня, теряя голову, бежала
в дальний лес, чтобы не слышать этого пронзительного, просверливающего
бревна, небо и землю крика. Потом крик внезапно стихал и вновь столь же
внезапно рождался, такой же ужасный, пронзительный, сверлящий кости, череп,
душу... Так повторялось по три - четыре раза на день.
Я расспрашивал одного из пойманных палачей, Ш., об этих криках. Он
объяснил, что женщины кричали в ту минуту, когда спускали собак и всю партию
обреченных вгоняли в здание смерти. "Они видели смерть. Кроме того, там было
очень тесно, их страшно били вахманы и рвали собаки".
Внезапная тишина наступала, когда закрывались двери камер. Крик женщин
возникал вновь, когда к газовне приводили новую партию. Так повторялось два,
три, четыре, иногда пять раз на день. Ведь треблинская плаха была не простой
плахой. Это была конвейерная плаха, организованная по методу потока,
заимствованному из современного крупнопромышленного производства.
И как подлинный промышленный комбинат, Треблинка не возникла сразу в том
виде, как мы ее описываем. Она росла постепенно, развивалась, строила новые
цеха. Сперва были построены три газовые камеры небольшого размера. В период
строительства этих камер прибыло несколько эшелонов, и так как камеры еще не
были готовы, все прибывшие были убиты холодным оружием - топорами,
молотками, дубинами. Эсэсовцы не хотели стрельбой расшифровывать перед
окрестными жителями работу Треблинки. Первые три бетонированные камеры были