"Василий Семенович Гроссман. Добро вам!" - читать интересную книгу автора

мне:
- Говорит бригадир птицеводческой фермы... старику девяносто второй год...
это бывший заведующий земотделом, старый коммунист, он живет теперь в
деревне на покое...
В речах почти не говорилось о молодоженах, об их будущей счастливой жизни.
Люди говорил о добре и зле, о честном и трудном труде, о горькой судьбе
народа, об его прошлом, о надеждах на будущее, о плодородных землях Турецкой
Армении, которые были залиты невинной кровью, об армянском пароде,
рассеянном по всем странам света, о вере в то, что труд, доброта сильней
любой неправды.
В какой молитвенной тишине слушали люди эти речи: никто не звенел посудой,
не жевал, не пил - все, затаив дыхание, слушали.
Потом заговорил худой седой мужик в старой солдатской гимнастерке. Редко я
видел лица суровее этого темного, каменного лица. Мартиросян шепнул мне:
- Колхозный плотник, он обращается к вам.
Какая-то чудная тишина стояла в сарае. Десятки глаз смотрели на меня. Я не
понимал слов говорившего, но выражение многих глаз, внимательно, мягко
глядевших мне в лицо, почему-то сильно взволновало меня. Мартиросян перевел
мне речь плотника. Он говорил о евреях. Он говорил, что в немецком плену
видел, как жандармы вылавливали евреев-военнопленных. Он рассказал мне, как
были убиты его товарищи - евреи. Он говорил о своем сочувствии и любви к
еврейским женщинам и детям, которые погибли в газовнях Освенцима. Он сказал,
что читал мои военные статьи, где я описываю армян, и подумал, что вот об
армянах написал человек, чей народ испытал много жестоких страданий. Ему
хотелось, чтобы об евреях написал сын многострадального армянского народа.
За это он и пьет стакан водки.
Я низко кланяюсь армянским крестьянам, что в горной деревушке во время
свадебного веселья всенародно заговорили о муках еврейского народа в период
фашистского гитлеровского разгула, о лагерях смерти, где немецкие фашисты
убивали еврейских женщин и детей, кланяюсь всем, кто торжественно, печально,
в молчании слушал эти речи. Их лица, их глаза о многом сказали мне. Кланяюсь
за горестное слово о погибших в глиняных рвах, газовнях и земляных ямах, за
тех живых, в чьи глаза бросали человеконенавистники слова презрения и
ненависти: "Жалко, что Гитлер всех вас не прикончил".
До конца жизни я буду помнить речи крестьян, услышанные мной в сельском
клубе.
А свадьба шла своим чередом.
Гостям были розданы тоненькие восковые свечи, люди, взявшись за руки,
повели медленный и торжественный свадебный хоровод. Двести человек, старики,
старухи, девушки и парни, держа в руках зажженные свечи, плавно,
торжественно двигались вдоль каменных шершавых стен сарая, сотни огоньков
колыхались при их движении. Я смотрел на сплетенные пальцы, на нержавеющую,
неразрывную цепь коричневых, темных трудовых рук, на светлые огоньки.
Великое наслаждение было смотреть на человеческие лица; казалось, не свечи,
а глаза людей светились мягким, милым огнем. Сколько в них было доброты,
чистоты, веселья, печали! Старики провожали уходившую жизнь. Лукавые глаза
старух глядели задорно и весело. Лица молодых женщин были полны застенчивой
прелести. Степенно глядели девушки и пареньки.
А цепь, жизнь народа, была неразрывна, в ней соединились и молодость, и
зрелые годы, и печаль уходивших. Эта цепь казалась неразрывной и вечной, ее