"Василий Семенович Гроссман. Собака" - читать интересную книгу автора

реакциях и об ее желудочном соке.
Она понимала, что не уборщицы и лаборанты, не генералы в орденах хозяева
ее жизни, смерти, свободы, ее последних мук.
Она понимала это, и сердце ее обратило свою нерастраченную любовь к
Алексею Георгиевичу, и весь ужас ее прошлого и настоящего не мог ожесточить
ее против него.
Она понимала, что уколы, пункции, головокружительные и тошнотные
путешествия в центрифугах и виброкамерах, томящее ощущение невесомости,
вдруг вливающееся в сознание, в передние лапы, в хвост, в грудь, в задние
лапы, - все это шло от Алексея Георгиевича, хозяина.
Но практический разум ее оказался бессилен. Она ждала его, обретенного ею
хозяина, томилась, когда его нет, радовалась его шагам, а когда он вечером
уходил, ее карие глаза, казалось, увлажнялись слезами.
Обычно после утренней, особо тяжелой тренировки Алексей Георгиевич заходил
в виварий - Пеструшка, высунув язык, тяжело дышала, положив лобастую голову
на лапы, смотрела на него кротким взором.
Каким-то странным, непонятным образом этот, ставший хозяином ее жизни и
судьбы, человек связывался у нее с ощущением весеннего зеленоватого тумана,
с чувством моли.
Она смотрела на человека, обрекшего ее клетке и страданиям, и в сердце ее
возникала надежда.
Алексей Георгиевич не сразу заметил, что Пеструшка вызывает у него
жалостливое, сердобольное чувство, а не только обычный деловой,
многоплановый интерес.
Как-то, глядя на подопытную собаку, он подумал, что обыденная для тысяч и
тысяч птичниц, свинарей привязанность к животным, которых они готовят к
смертной, казни, - нелепа, безумна. И столь же безумны, нелепы были эти
добрые собачьи глаза, этот влажный нос, доверчиво тычящийся в руку убийцы.
Шли дни, приближалось исполнение дела, к которому готовили Пеструшку. Она
проходила испытания в просторной кабине - контейнере; сверхдальнее
путешествие четвероногого предшествовало длительному и дальнему полету
человека.
Алексей Георгиевич пользовался дружной нелюбовью своих подчиненных.
Некоторые научные сотрудники сильно побаивались его - он был вспыльчив,
случалось, принимал в отношении работников лаборатории жестокие
дисциплинарные меры. Старшее начальство не любило его за склонность к тяжбам
и злопамятность.
Дома он тоже не был легким человеком - у него часто болела голова, и тогда
малейший шум раздражал его. Из-за недостатка кислот он страдал изжогой, и
ему казалось, что кормят его не так, как нужно, что жена невнимательна к
нему и тайно от него помогает своим многочисленным родственникам.
И с друзьями у него были не легкие отношения - он части вспыхивал,
подозревал друзей в равнодушии, завистливости. Поссорившись с другом, он
страдал, потом начинал мириться, мучительно выяснял запутавшиеся отношения.
Но и к самому себе Алексей Георгиевич относился без обожания и восторга.
Иногда он кисло бормотал: "Ох, и надоел же я всем, и прежде всего самому
себе".
Кривоногая дворняга не участвовала в служебных интригах, не пренебрегала
его здоровьем, не проявляла зависти.
Она, подобно Христу, платила ему добром за зло, любовью за страдания, что