"Василий Семенович Гроссман. Несколько печальных дней" - читать интересную книгу автора

- Давно он директором? - спросила Марья Андреевна.
- Года полтора, - ответила Анна Гермогеновна и махнула рукой. - Коля
говорил, что парень он неплохой, а вот Колю все подозревал, считал его
чуждым.
- Ах, боже мой, - точно вступая в спор, сказала Александра Матвеевна, - а
рабочие хотят Коле памятник ставить. Вот, пожалуйста, письмо из Москвы от
бывшего рабочего нашего завода. Он теперь председателем в каком-то важном
месте, сколько благодарности к Коле, и в обиде - узнал, что Коля был в
Москве и не заехал к нему.
Шура всех ответственных работников, где бы они ни работали, называла
председателями.
- Тетя Маша, - спросил Алеша, - как вы думаете, кто победит, немцы или
англичане?
- Не знаю, деточка, - рассеянно сказала Марья Андреевна, - главное то, что
мы не воюем.
- Пить, - басом сказал Петька.
- Сам пойди и налей из графина, - сказала Анна Гермогеновна.
- Мамочка, он ведь все опрокинет на себя, - сказала Марья Андреевна.
- Пусть, - сказала Анна Гермогеновна, - пусть привыкает. Так вас отец
воспитывал.
- А мне кажется, что это перегиб, - проговорила Марья Андреевна.
Она сама не отдавала себе отчета, почему ее раздражают мать и Шура.
Во всем, что они говорили, она чувствовала скрытый укор себе и Грише: в
том, что рабочие любили Колю и что пришло письмо от какого-то выдвиженца из
Москвы. Словно все эти рассказы имели тайную мораль:
"Вот видишь, вы-то в Николае ничего хорошего не видели".
Ее раздражала царившая в доме интеллигентская добродетель. Как и в далекое
время детства, мать почти ежедневно вспоминала о своем знакомстве с
Короленко. С утра детям внушали, что они должны сами стелить себе постели,
сами одеваться. Алеша выносил мусорное ведро, чистил ботинки. Даже
маленького Петьку посылали в аптеку.
"Душно здесь", - думала Марья Андреевна.
Но одновременно ей становилось тревожно и тяжело. Вспомнилось, как весной
тридцать седьмого года Николай написал, что его обвинили в общении с врагом
народа - братом Виктором - и что ему грозит беда. Он просил Григория
Павловича написать в партийную организацию завода, удостоверить, что знает
его в течение двадцати лет. Гриша сказал: "Не могу я сам по себе писать,
меня не запрашивали, запросят - я отвечу". Она написала брату, что его
письмо не застало мужа, Гриша уехал на три недели. А потом и надобность
миновала - обвинения отпали. И особенно тяжело было вспоминать открытку
брата: он радовался, что отъезд освободил Гришу от ненужных беспокойств. А
Виктор? Какой ужас охватил ее и Гришу, когда они узнали об его аресте! Как
безрассудно поступил Коля, взяв Левушку к себе!
- Зачем я здесь? - вдруг сказала она вслух. - Шура выздоровела, завтра я
уезжаю в Москву.
И оттого, что найден такой простой выход, она почувствовала себя
счастливой.
День отъезда прошел незаметно.
Мать сидела у печки, на ее лице было спокойное, бессильное выражение. Шура
штопала Петькину курточку с золотыми пуговицами; и в этой матросской