"Василий Семенович Гроссман. Несколько печальных дней" - читать интересную книгу автора

бы из приличия предложила Левушке маленькую помощь, прислала бы ему из
Москвы старое пальто мужа. А здесь во многом себе отказывать приходится - и
разве Шура хоть раз различие проявила в заботе о мальчиках? Наконец,
Машенька, я-то Шуре чужой человек - свекровь. А я за все годы, что живу
здесь, не почувствовала ничего дурного, а когда живешь не в своем доме,
кажется, одно не так сказанное слово - как нож острый. Видишь, Маша, я к
тебе не в претензии за невнимание ко мне, но ты не будь так строга к другим.
Марья Андреевна опустила голову, закрыла ладонью глаза.
- Как это все тяжело, - сказала она.
- Тяжело, очень тяжело, - сказала мать и не стала утешать ее.
Марье Андреевне становилось легче, когда она выходила гулять с мальчиками.
Во дворе ездили на санках дети в солдатских телогрейках и больших валенках,
трамваи на улице почему-то беспрерывно звонили, хотя улица была пустой,
изредка проезжали забытые в Москве "газики" с парусиновым верхом.
Марья Андреевна вела мальчиков за руки. Старший, Алеша, бледный и
молчаливый, любил говорить об умном и, когда Марья Андреевна вернулась с
могилы брата, спросил ее:
- Скажите, тетя Маша, вы видели когда-нибудь рефрижератор?
Четырехлетний Петька, скуластый, на редкость некрасивый, краснощекий,
белоголовый, курносый, с узкими веселыми глазами, был очень привлекателен; с
ним заговаривали прохожие, а женщины останавливали его и тормошили. Однажды
военный, вылезая из автомобиля, посмотрел на Петьку и сказал:
- Ах ты ухарь-купец. - И отдал ему честь.
Они зашли в игрушечный магазин, и Марья Андреевна купила Петьке большого
черного медведя. Неожиданно Алеша заплакал. Глядя на него, заревел и Петька.
Она растерялась, ничего не могла понять, поспешно повела их домой, и всю
дорогу они лили слезы.
Дома Марье Александровне объяснили причину слез: отец обещал мальчикам
купить таких черных медведей к Новому году.
"Нет, нет, совершенно невыносимо", - подумала Марья Андреевна и решила
заказать билет на городской станции.
Она написала вечером мужу письмо.
"Меня все здесь давит - и горе, и сложность жизни, и обывательская
затхлость, и отсутствие больших интересов. А с другой стороны, что требовать
от бедной мамы, от несчастной Шуры. Шуре надо работать - пенсия не так
велика. Да и квартирный вопрос сложен. Городской Совет им дает хорошую
комнату, солнечную, завод квартиру ведь отбирает; правда, заводоуправление
их не торопит, но очень трудно будет всем в одной комнате. А с Левой что
делать? Я советую устроить его в специальную колонию, мама хмурится, молчит,
я понимаю ее. Я вообще чувствую себя виноватой перед ними, я виновата, ты-то
ни при чем. Я хочу предложить маме переехать в Москву, я буду в столовой, а
она с Сережей, а то ведь у нас гости до поздней ночи, ей трудно будет
пережидать, пока уйдут".
Письмо было деловое, но перед тем, как запечатать его, Марья Андреевна
приписала:
"С ума схожу, так соскучилась по тебе, по Сереже, глупый Гришка, ничего ты
не понимаешь..."
Вечером ее охватила тоска. Она надела пальто и вышла на улицу. Было совсем
темно. Марья Андреевна пошла в сторону завода. Она шла по сосновой роще мимо
освещенных инженерных коттеджей, вышла на опушку и остановилась - в долине