"Василий Семенович Гроссман. Авель (Шестое августа)" - читать интересную книгу автора

Сейчас решения и поступки людей определялись не так, как это бывает в
обычной жизни, а одними лишь показаниями приборов и цифрами расчетов.
Красные и сине-черные стрелки на больших и малых циферблатах, светящиеся
цифры выражали сложный мир высоты, скоростей, давлении, широты, долготы,
магнитных поправок, заменявший сейчас человеческие страсти, воспоминания,
сомнения, привязанности. Сердца, дыхание летчиков сделались лишь простой
математической функцией от волнообразного движения синуса, от скольжения
логарифмов, от показаний телеприборов, от меняющегося напряжения
электромагнитного поля.
Это было удивительно. Ведь самолет, который управлял поступками людей,
страстно выполнявших его волю, мертвый самолет, металл, стекло, пластмасса,
возник и летел сейчас во тьме по воле человека, послушный, покорный одной
лишь этой живой воле.
Бронированная птичья грудь, винты, светлые крылья рассекали, дробили,
отбрасывали тьму и пространство - слепой уверенно шел к цели.
Мгла над землей, густая и клубящаяся, такая же густая и клубящаяся, как
мгла над океаном, охватывала необъятное, уже казавшееся космически,
эйнштейновски криволинейным пространство. Хотя мгла была непроницаема для
любого самого сильного объектива, люди совершенно уверенно чувствовали ее
огромность.
Пассажир, склонив большую лысую голову, смотрел в иллюминатор - угрюмое
движение в сырой мгле поражало его. Он видел огромный океан тьмы впервые, и
это зрелище тревожило его.
Но чувство волнения, с которым он смотрел в иллюминатор, было вызвано не
тем, что он впервые в жизни наблюдал тьму над океаном. Чувство вызывалось
тем, что картина эта была ему уже знакомой, он знал ее уже. Он вспомнил, как
впервые услышал в чтении матери начальные строки Библии - бог, простерев
руку, летел в нераздельном хаосе небес, земли и воды. Таким и был безвидный
хаос, возникший в его детских снах, - он клубился вот так же, как он
клубится сейчас, он казался тяжелым и легким одновременно, в нем таилась и
тьма, и жизнь, и вечный лед смерти, и легкость небес, и черная тяжесть руд,
земель и вод.
Пассажир вытянул руку и посмотрел на свои утолщенные подагрой длинные
пальцы, поросшие короткими волосами, выхоленные ногти, ощутил маленькую
мозоль на пальце, образовавшуюся от многих десятилетий пользования
автоматической ручкой. Но мгла над бездной оставалась мглой, и он опустил
руку.
В тот момент, когда самолет выходил на Японские острова, начался восход
солнца.
Первый утренний свет коснулся растрепанной белокурой головы молодого
бомбардира, и вокруг нее встало светящееся облако. Юноша склонился над
прицельным устройством и, придерживая дыхание, стал следить за стрелками
приборов, в последний раз выверять плавное, медленное движение
ориентированной по приборам прицельной нити, еще далекой от контрольной
точки.
Оба пилота сидели за пультом управления. Блек, отстраняясь, откинулся от
пульта, и руки его повторили движение, которое делает закончивший игру
пианист, - первому пилоту полагалось вести самолет в момент выхода не цель.
Блек переглянулся с Митчерлихом, они подмигнули друг другу - их радовала
точность работы: около тысячи километров самолет шел по-слепому, во тьме, и