"Михаил Громов. В небе и на земле " - читать интересную книгу автора

глаз и "лица" я никогда не видел. Она не отходила от ног хозяина или
хозяйки, когда мы были дома. Переходила вместе с нами из комнаты в комнату.
Начиная с восьми месяцев ее не за что было наказывать. Однажды она погрызла
дверь, когда мы отсутствовали дома. Вернувшись домой, я увидел мелкие щепки
и понял, кто это сделал. Очень мягким тоном я спросил:
- Кто же это мог наделать?
Чита (так звали собаку) сконфуженно поджала свой крупный хвост, ушла в
гостиную и спряталась под диван. Старые фоксы сделали гордый вид, чтобы
показать - какие они умные и, что они совершенно непричастны к совершенному
злодеянию. Я разделся, молча убрал мусор, прошел к себе в комнату и,
посмотрев из-за двери под диван, сказал очень ласково:
- А где же это моя хорошая собачка Читанька?
Она тихонько выползла из-под дивана и, прижав уши и, глядя на меня
виноватыми глазами, с радостью, виляя своим большим хвостом, тихонечко и
доверчиво подошла ко мне просить прощения. Чита так трогательно смотрела на
меня, что я погладил ее и сказал:
- Ну, мы же друзья и больше не будем делать ничего плохого.
После этого я сел читать газету. В таких случаях Чита подходила к
хозяину или хозяйке и, деликатно и осторожно положив голову на колени,
смотрела в глаза. В ее глазках в это время чуть проглядывали белки. Она
спрашивала разрешения сесть на колени.
- Ты - хорошая собака, сейчас можно, иди на колени.
После этого Чита не прыгала, а очень деликатно ставила передние лапы на
диван, медленно заносила правую (всегда!) заднюю лапу и деликатнейшим
образом переходила на колени, спокойно положив голову либо на колени, либо
на подлокотник дивана. После этого никто не мог подойти близко. Если же
кто-то приближался, то она издавала сначала слегка визжащий звук, а потом он
переходил в рычание. Если я ложился отдыхать, она таким же деликатным
образом просила разрешения быть рядом. После полученного разрешения Чита
ложилась на ноги, и никто в это время не смел приближаться. Она никогда не
позволяла себе ложиться ни на какую мебель, кроме своей постели, которая
лежала возле кровати хозяйки. Когда мы уходили, она лежала у двери и
дожидалась нашего возвращения. И нужно было видеть своими глазами ее
молчаливое страдание, которое нельзя передать словами - при нашем уходе, и
радость, переходившую в бурю восторга - при возвращении.
Она погибла в страданиях. Моя левая ладонь слышала ее последние четыре
удара сердца. Чите было всего полтора года. Судьба наказала не только ее, но
и нас с женой. За что?... Теперь в квартире пусто: подходишь к двери, чтобы
вынуть из почтового ящика "Вечерку", а ее еще нет, и невольно вспоминаешь,
что раньше о "приходе" "Вечерки" "докладывал" кто-нибудь из наших
четвероногих друзей. Сколько удовлетворения и сколько трагедии!... Я более
не завожу никаких собак после Читы. Они живут в среднем лет 15, а я не
уверен, что проживу еще столько. А отдавать взрослую собаку кому-то после ее
"божества" - преступно. Преданность нельзя предавать.
Поэтому я и прервал свой рассказ, чтобы пояснить один случай,
произошедший в доме родителей. До переезда в военный городок у нас всегда
были гладкошерстные фокстерьеры. Как известно, более живых, подвижных и
игривых собак не существует на свете. Правда, должен признаться, что все,
без всяких исключений, породные, да и беспородные собаки хороши в своем роде
и каждая из них, так же, как и все живые существа (в том числе и человек),