"Ариадна Громова. Мы одной крови - ты и я!" - читать интересную книгу автора

мурлыкал, и слюни не пускал от блаженства, как делал всегда в таких
случаях.
Вместо этого он принялся настойчиво и нежно мяукать мне в самое ухо.
Собственно, это было не мяуканье, а какое-то тихое воркованье на низких
нотах, вроде голубиного.
У котов вообще диапазон интонаций гораздо шире, чем это можно заметить
при поверхностном наблюдении. Я имею в виду потенциальные возможности,
потому что многие коты в общении с людьми ограничиваются двумя-тремя
нотами. Но вот, например, "специальный мяв" Барса. Или ругань Мишки: он
именно ругался иногда, это было ясно и по ситуации, и по тону, - но не
по-кошачьи и не по-человечески, а примерно так, как болбочет рассерженный
индюк. А крики мартовских котов? Они ведь очень разнообразны. Я, например,
слышал в одном московском дворе потрясающий кошачий дуэт. Один кот глухо
ворчал и бормотал, а другой отвечал ему тоненьким жалобным плачем. Время
от времени первый кот басисто и злобно рявкал, а другой немедленно отвечал
пронзительным перепуганным визгом. Голоса были вовсе даже не кошачьи.
Казалось, что какой-то мужчина бормочет в пьяном сне, а ребенок плачет и
тормошит его; пьянчуга иногда спросонья отвечает злобной руганью и
угрозами, и несчастный ребенок взвизгивает от страха. Я и вправду чуть не
отправился во двор разыскивать пьяницу с ребенком, но, вслушавшись, понял,
что люди не могут так монотонно повторять эту сцену, что будут не такие
равномерные интервалы, какие-то варианты. Ну и, наконец, жители нижних
этажей наверняка вмешались бы - ведь ребенок в опасности. Только сообразив
все это, я начал различать в голосах какие-то нечеловеческие интонации.
Но это я говорю вообще, а тут речь шла о Барсе, все интонации которого
были мне отлично известны. То, что я услышал в эту минуту, было совершенно
новым и непривычным. И по тональности, и по целевой установке, так
сказать: ясно было, что Барс добивается от меня не каких-либо обычных
действий, а чего-то более сложного. И всеми силами старается мне
объяснить, чего он хочет. А я не могу понять. Даже догадаться никак не
могу.
- Ты почему это так разговорился? - спросил я Барса, откинув голову и
глядя в его прозрачные глаза с овальными черными зрачками. - Поверил в мое
всемогущество после сеанса внушения? Так вот, ошибся ты, брат: я не
всемогущ. И никак не пойму, чего ты от меня хочешь.
Барс продолжал вести себя необычно. Пока я говорил, он смотрел мне то в
глаза, то на губы, и я видел, что он сам шевелит губами, будто стараясь
выговорить какое-то слово.
- Погоди, милок, - сказал я. - Давай подумаем вместе. Допустим, я тебе
внушу, чтобы ты заговорил. Но какой бы у нас с тобой ни был прочный
контакт, ты же не можешь сделать того, что тебе природой не дано. Человеку
можно, например, внушить, что он летает, но нельзя внушить, чтобы он и
вправду полетел... И если у тебя глотка сконструирована природой так, а не
иначе, что я тут могу поделать? Понял, брат?
Барс протяжно простонал почти человеческим голосом. Мне стало как-то не
по себе. Ну, войдите в мое положение: совсем недавно, часа три-четыре
назад, я мирно лежал на тахте, и кот так же мирно лежал рядом, и оба мы
были вполне довольны друг другом, и все было нормально. А тут начинаются
ни с того ни с сего какие-то чудеса: я становлюсь гипнотизером, кот
выполняет приказы, а теперь сам от меня чего-то требует и пробует