"Ариадна Громова. Мы одной крови - ты и я!" - читать интересную книгу автора

жутко хотелось спать, и я как-то даже забыл про всю историю с гипнозом.
- Играть, да? - сладко зевая, сказал я. - А что человеку надо
выспаться, это до тебя не доходит?
Барс подмигнул мне. Это он часто делал и раньше: дернет так головой
вверх и подмигнет. Некоторые коты начинают мигать, когда злятся, но у
Барса это означало всегда не злость, а... ну примерно так я расшифровывал:
"Давай, давай, чего ж ты?" То есть фактически - нетерпение.
- Все-таки это нахальство, приятель, - сказал я, действительно
обидевшись. - Будить человека для игрушек! Ну что ты, маленький? Тебе пять
лет уже стукнуло, шутишь! По кошачьему счету ты старше меня. Тебе лет
тридцать, а то и больше. Солидный котище, а за веревочкой с бумажкой
носишься, как котенок.
Барс вдруг мяукнул очень сердито и... ударил меня! Мягкой лапой, почти
не выпуская когтей, но все же крепко шлепнул по руке. Сон с меня
окончательно слетел. Я поднялся и сел на тахте.
- Ты что, сдурел? - спросил я, и голос меня как-то не очень слушался.
Я уже начал понимать, что Барс и не думал об игре с бумажкой. Да и
вообще никогда он меня раньше не будил ни с того ни с сего: только если
наступало время кормить его, либо если дверь была закрыта, а ему надо было
срочно выйти. Но в этих случаях он просто принимался жалобно кричать. А
тут ведь молча сидел и глядел (я уже не сомневался, что проснулся именно
от его взгляда), а теперь чего-то требует, что-то пытается объяснить на
своем кошачьем языке. А самое главное - он обиделся, когда я предположил,
что дело идет об игре. Что же он, слова научился понимать? Нет, постой!
Ведь я, когда говорил последние слова, представил себе и веревочку, и
бумажку, и прыгающего в воздух Барса. Так, значит, кот реагировал именно
на этот образ!
Плюс к тому, вероятно, на мою укоризненную интонацию. Вот оно как...
Барс даже ударил меня сгоряча, а ведь это такой кроткий, добрый кот, он
и драться-то не умеет. Разыграется иной раз, вообразит себя тигром, начнет
глухо завывать и кидаться на меня - и тут же его злость переходит в страх:
а вдруг я обижусь, вдруг всерьез поссорюсь с ним! И он начинает жалобно,
тоненько мяукать и кидается брюхом вверх: давай, мол, помиримся, не могу я
больше!
Барс не сводил с меня взгляда. Он даже слегка подергивался и тихо
стонал от напряжения, и полосатые тигриные лапы его в белых туфельках
нервно переминались на клетчатой красно-черной покрышке тахты. Он явно
стремился сказать что-то, и мне стало его жаль.
- Давай помиримся, ты, драчун, хулиган полосатый, тигра лютая! - сказал
я и представил, как Барс бросается мне на шею и крепко обнимает меня
лапами...
только чтобы когти не запускал мне в спину, - уж этого-то не надо!
Барс поколебался: я очень ясно видел, что в нем борются противоречивые
чувства. С одной стороны, мой приказ пришелся ему по душе: приласкаться ко
мне Барс был всегда готов. С другой стороны, как же добиться, чтобы я
понял, чего он хочет? Внушение одолело. Барс со стоном облегчения кинулся
мне в объятия, изо всех сил прижался ко мне полосатой щекой, потом откинул
голову и крепко поцеловал меня в ухо. И все же он вел себя не так, как
всегда.
Когти в спину он не запускал, допустим, по моему приказу. Но он и не