"Ариадна Громова, Виктор Комаров. По следам неведомого " - читать интересную книгу автора

черными пятнами и было неузнаваемо. Шерпы избегали глядеть на Милфорда; лица
их выражали ужас.
Мы шли с полчаса по безжизненному скалистому плоскогорью - видно, к
храму был и другой путь. Сияло солнце, дул сильный холодный ветер. Я еле
плелся, силы меня оставили. Наконец мы спустились вниз по довольно пологой
каменистой осыпи, и оказались на широком каменном карнизе. Осыпь была
замкнута с обеих сторон скатами; немного вправо по карнизу в скале была
узкая пещера - миниатюрная копия той, в которой жил монах. В глубине ее
виднелся продолговатый холмик из камней; я догадался, что это могила Анга.
Мы сняли с носилок тело Милфорда, уложили его в этой пещере, и шерпы на
носилках натаскали камней, чтоб засыпать его. Я осторожно укладывал камни -
мне все казалось, что Милфорд чувствует их прикосновение.
Потом мы бесконечно долго шли по каким-то тропам, ущельям, мостам. Если
б не шерпы, я бы погиб; к тому же в конце пути я сорвался с уступа, ударился
о скалу и довольно сильно расшиб руку и колено. Решительно не понимаю, как
дотащили меня шерпы до лагеря. Там я пролежал несколько дней в состоянии
полной прострации.
Мы с шерпами за всю дорогу вряд ли обменялись и десятком слов; однако
на расспросы, почти не сговариваясь, отвечали одинаково - именно так, как
советовал Милфорд: да, случайно заблудились, ночью сорвались со скалы, двое
упали в реку, тела их найти не удалось, я зацепился за уступ. Все знали, как
горячо привязан был я к Милфорду и Ангу, видели, как я убит горем, и никто
не имел причин сомневаться в этой версии.
В Намче-Базаре есть радиостанция: оттуда связались с Катманду и
договорились, что будет готов самолет, чтоб переправить меня в Индию. Как
только я поднялся на ноги, мы двинулись в обратный путь, на юг. В более
широких и удобных местах меня тащили на носилках, чтоб я хоть немного
отдохнул и набрался сил. Лакпа Чеди и его товарищ - его звали Дава Намгьял -
шли со мной; они, конечно, тоже не смогли дальше участвовать в экспедиции.
Обратная дорога прошла для меня, как в тумане, - от боли, слабости и
горя я почти ничего не видел кругом, да и не хотел видеть: все сразу
опротивело.
Из Катманду меня самолетом отправили в Дели. Оттуда вскоре самолетом
же - в Москву.
За эти дни я не раз вспоминал о предсмертных словах Милфорда. Я вез с
собой все, что он велел взять, - пластинки, катушку пленки и голубой прибор.
Но я запаковал все это вместе и даже не хотел вынимать и разглядывать.
Странная пассивность, рожденная, как я думал тогда, усталостью, не позволила
мне даже обдумать, верна ли теория Милфорда о происхождении пластинок. Я не
мог думать. Одно я знал твердо: что последнюю волю Милфорда выполню. Покажу
все это в Москве и пусть решают... Пусть решают, а сейчас я ни о чем думать
не могу. Не хочу думать, не хочу помнить... устал, смертельно устал. Я не
знал тогда, сколько сил мне понадобится вскоре, - но будто бессознательно
копил их, временно выключая себя из окружающего мира. Впрочем, сейчас для
меня ясно, что дело было не только в усталости и нервном потрясении.
Очевидно, возле черного храма я получил, хоть и не смертельную, но все же
солидную дозу радиации...
Так закончилась для меня эта страшная и необычайная весна в Гималаях.