"Я.И.Гройсман, Ирина Цывина. Евгений Евстигнеев - народный артист " - читать интересную книгу автора

Больше никому из наших современных артистов это не удавалось.
Вот, например, Михаил Чехов. Я не видел, не мог его видеть, но все
легенды, рассказы, то, что читал о нем, - я узнавал в одном человеке,
живущем среди нас...
Были актеры, которые не просто играли, не просто ощущали время - они
создавали целые направления, причем не только в театральной жизни, в
сценической деятельности, но и в культуре. Тот же Михаил Чехов, Мейерхольд.
И среди них - Евстигнеев. Может быть, сознательно, может быть, по зову
природы своей он открыл, подобно Щепкину, способ сценического существования
русского артиста. И нам, студентам, которые взялись за эту профессию, он не
на семинарах, не на симпозиумах, а именно практически показывал - вот что
такое перевоплощение, вот что такое школа русского театра. Евстигнеев был
настолько одарен, что как музыкант нотами - нервами ощущал и знал, куда надо
идти.
Его последние годы здесь... Оказался на пенсии, не самое счастливое
состояние, но уж так в жизни случилось. Я помню, пошли мы оформлять пенсию в
комиссии ВТО. Он вел себя как мальчишка, ну, как будто ему исполнилось не
больше тридцати пяти. Но, пройдя по всем инстанциям таким вот пенсионером,
которого он когда-нибудь, может, сыграл бы, он ощутил, что же это за
состояние... Я тогда подумал: "Господи, не надо уходить на эти дурацкие
пенсии, надо работать и не знать о том чудовищном состоянии, когда надо
будет ходить по советским организациям..." Сейчас, может, что-нибудь
изменилось, не знаю, но это было страшно. Человек на моих глазах из
тридцатипятилетнего по духу превращался в того, кем ему отныне уготовано
было стать. Ему будто пытались вдолбить - вот кто ты теперь есть. Страшное
состояние...
Пройдя весь этот путь, он нигде, никогда не показал, что обижен,
оскорблен - наоборот. Приходил во МХАТ, радовался, гордился, что он в этом
театре. Пошутит с девчонками в репертуарном, Верочку-костюмершу обнимет (а
ей семьдесят) - такая нежность во всем, такое счастье для него было
приходить туда. Но он доигрывал спектакли... И никогда не показывал, чего
стоит подобная легкость. Что он переживал, что чувствовал - просто ужасно.
Жена его может рассказать. Она удивительная женщина. Как ему повезло, что в
последние годы своей жизни испытал такое. Может, это звучит нехорошо по
отношению к другим женщинам, с которыми он был, но это факт.
Находясь в блистательной форме, он мог играть всё. Но никогда мы не
увидим, как бы он сыграл короля Лира, Бориса Годунова, Фамусова... Работая
где-то в кино, в театрах, куда его манили-заманивали, он очень страдал, что
не играет в том театре, которому отдал огромный кусок жизни, где столько
создал со своим любимым режиссером.
Женя был преданнейшим человеком. Однажды, когда мы поехали в Австрию на
гастроли, он сказал Ефремову: "Олег, если ты куда-то уйдешь - позови меня, я
сразу, не думая, пойду за тобой..." Наверное, нельзя так про человека
говорить: предан как собака. Но тут - какие можно слова найти? Преданность -
удивительная, прекрасная. Женя отдал жизнь Олегу, они вместе создали
"Современник", создавали МХАТ, куда он пришел, чтобы работать, жить и
умереть... Он нас, конечно, уже не видит, но мы его можем видеть, слушать,
восхищаться, радоваться. Ну, может быть, там встретимся...
Мы, люди, всегда радуемся совершенству, радуемся, когда в душе у
человека - Моцарт. У Жени какое-то праздничное искусство было, даже когда он