"Я.И.Гройсман, Ирина Цывина. Евгений Евстигнеев - народный артист " - читать интересную книгу автора

к нам приехала группа выпускников. Евстигнеев среди них считался самым
талантливым.
При знакомстве он показался мне совсем мальчишкой: 25 лет, а выглядел
моложе. Худой, живой, общительный, жизнерадостный. Поселили его со мной в
одну комнатушку в общежитии. Была она полуподвальная, в два зарешеченных
окна видны только ноги прохожих... Там у нас только и помещалось, что две
кровати, стол да на треугольной полочке стоял радиоприемник, и мы ночами
подолгу слушали музыку.
В этом старом доме (в общежитие переоборудовали бывшее
картофелехранилище) прожили мы четыре года.
Он любил жизнь, хотя всегда критически, с улыбкой относился к ней,
болезненно ненавидел любую несправедливость и всякое предательство. Был
влюбчивым до бессонницы, до голодных обмороков... "Я ее страшно люблю, я без
нее жить не могу!" - бывало, говорил он мне в порыве увлечения.
В театре Женя сразу завоевал признание не только зрителей, но, что еще
труднее, труппы.
Играли мы все очень много - по пять-шесть премьер в сезон, почти каждый
день выезды в область. В труппе было всего тридцать два человека, так что
приходилось играть и большие, и маленькие роли. Наш главный режиссер Василий
Кузьмич Данилов, бывший моряк, человек очень справедливый, любил молодежь и
доверял ей. После приезда горьковчан популярность театра в городе возросла.
Данилов вообще старался не отставать от театральной моды, часто ездил в
Москву и дублировал понравившиеся ему спектакли. Во Владимире тогда шли
"Порт-Артур", "На золотом дне", "Варвары", "Оптимистическая трагедия" и
многие другие. Мы с Женей участвовали почти во всех постановках: в "Ночи
ошибок" (это вообще был молодежный спектакль), в "Ревизоре" и "Ромео и
Джульетте", в "Разломе" и "Любови Яровой". Случалось, играли в очередь одну
и ту же роль, как в "Оптимистической трагедии" главаря анархистов. Василий
Кузьмич, как я уже сказал, доверял нашей интуиции. Помню, в
"Оптимистической" предложил: "Ребята, придумайте сами решение сцены!" Ну уж
мы там и разошлись, похулиганили вволю, изображая группу анархистов. У
одного за плечами торчит самовар, у другого - еще чище - на ремне кобура от
пистолета висит, а когда он спиной повернется, - видно, что из нее торчит
бутылка. Почти все это потом Василий Кузьмич снял, потому что, конечно, был
перебор, но зато повеселились мы как следует и доставили удовольствие
труппе.
Зарплата маленькая, жили бедно, одеты были кое- как. Помню, однажды мы
с Женей приехали на рыбалку с удочками и засиделись дотемна. Куда идти?
Стали стучаться в ближние дома, проситься переночевать, но хозяйки как
увидят нас (выглядели мы просто какими-то бродягами), так и не пускают.
Пришлось нам около знаменитого Спаса на Нерли под опрокинутой лодкой
ночевать...
Однажды в день рождения Жени, 9 октября, мы еле-еле наскребли на
четвертинку и одно яблоко. Много лет спустя в Москве я никак не мог
придумать, что бы ему, тогда уже известному и обеспеченному артисту,
подарить на день рождения. И преподнес ящик четвертинок и одно красивое
яблоко. Он, конечно, вспомнил нашу молодость и с радостью рассказал за
столом историю этого подарка...
Во Владимире он был на взлете, много играл, имел своего зрителя. И все
же, несмотря на успех, уехал в Москву, вновь учиться. Вся его дальнейшая