"Я.И.Гройсман, Ирина Цывина. Евгений Евстигнеев - народный артист " - читать интересную книгу автора

новая жена, Ира, я увидела, что он перестал скрывать свои эмоции, свою
любовь к сыну. В их новом доме на стене появилась фотография нашего Дениса.

***

Я и Женя всегда дорожили нашими творческими отношениями. В них было как
серьезное, так и курьезное... Я уговаривала его сыграть в своей первой
постановке "Двое на качелях". Женя отказался, наверное, потому, что
стеснялся участвовать в спектакле, который будет ставить его жена (потом эту
роль очень хорошо сыграл Михаил Козаков). Я жалею, что он не попробовал себя
в таком актерском качестве. Хотя позже он приблизился к нему почти вплотную
в фильме "Собачье сердце", играя роль профессора Преображен- ского.
Помню, как однажды на спектакль "На дне" пришел Анджей Вайда, который
восхищался артистом Евстигнеевым и хотел посмотреть его в роли Сатина. Я
знала, что текст монолога "Человек - это звучит гордо..." Женя часто говорил
своими словами или заменял их евстигнеевским мычанием, сохраняя при этом
основную мысль. Я жутко волновалась, что Анджей Вайда это заметит, и перед
спектаклем попросила Женю повторить текст. Он взял пьесу в руки, уединился,
и я внутренне обрадовалась, что наконец-то он скажет монолог по Горькому.
Я села рядом с Вайдой и стала смотреть спектакль... Когда дело дошло до
монолога, я, настроенная услышать его целиком, услышала, как и прежде, всего
несколько слов. В ужасе я шепнула Анджею: "Извини, он забыл текст". Но
Вайда, зачарованный евстигнеевской игрой, ответил: "Галя, того, что он
сказал, вполне достаточно".
Гораздо позже, проработав в театре лет двадцать, я поняла, что самое
невероятное ощущение - будь ты актер или режиссер - испытываешь тогда, когда
вдруг артист, партнер, с которым ты только что работал над какой-то сценой,
на секунду обращает тебя в нормального зрителя, заставляя забыть все,
заплакать или громко захохотать. Я не часто испытывала подобное как
режиссер, но именно Евстигнеев, репетируя Сатина, заставлял меня пережить
это. Выслушав от меня все, что я думаю по поводу сцены, когда он, получив
пятак от Пепла, должен произнести свои знаменитые слова: "...работа, а ты
сделай так, чтобы работа..." и т. д., Женя схватил вдруг щетку и стал на
этом тексте щегольски чистить свои парусиновые рваные ботинки, поплевывая на
щетку и смакуя слова. Ход был неожидан и прекрасен. Все партнеры, я вместе
ними, стали аплодировать ему.
Но все же самая большая неожиданность Евстигнеева - в его способности к
трагизму, соединявшемуся порой с фарсом. Соединение несоединимого, порой
неперекрещивающегося, есть суть его актерской индивидуальности. На заре
"Современника" мы репетировали пьесу А Галича "Матросская тишина", где
Евстигнеев играл старика-еврея, попавшего в гетто. Там была сцена, в которой
он как бы видением является бредящему умирающему сыну и рассказывает о своей
гибели. В его очень обыденном повествовании был такой подлинный трагизм, что
каждую репетицию мы, его партнеры, толпились в кулисе и хлюпали носами.
Хотелось заорать: "Сволочи! За что же вы его убили?!" Увы, спектакль
запретили и зритель его не видел.
Евгений Евстигнеев мог играть всё! Он был мастер (я не боюсь этого
слова) высочайшего класса. Любую, даже маленькую роль, как, например, роль
Плейшнера в "Семнадцати мгновениях весны", он делал так, что забыть ее было
невозможно. Он не был мастером только эпизода или большой роли.