"Линда Грант. Все еще здесь " - читать интересную книгу автора

порвать семейные узы; ни мне, ни брату это не удалось. У нашей семьи есть
история. Мой второй дом, когда-то принадлежавший перигорскому крестьянину, с
садом, полным лаванды и сирени, гераней и подсолнухов, - садом, в котором
стоял Сэм, засунув руки в карманы джинсов, хмурился на соседского кота,
трущегося о его ноги, и говорил: "У каждого поколения есть свой штетл-
верно, Алике?" - этот дом не значится на карте Ребиков. Он ничего не значит.
Да и что он может значить? Это фальшивка, такая же, как магазин, мимо
которого мы проходили в Бордо, - магазин для французских домохозяек под
названием "Романтическая англичанка". "Его явно не в честь тебя назвали", -
сказал тогда Сэм.
Я доехала до аэропорта в Бержераке, а оттуда вылетела в Париж. Был
ветреный мартовский день. Когда слышишь дурные вести, перед которыми ты
беспомощен, тебя охватывает какое-то оцепенение; в такие минуты погружаешься
в рутину, не задумываясь о том, что делаешь, и, не спрашивая себя, насколько
это уместно. В Орли, ожидая пересадки на Манчестер, я купила себе в
беспошлинном магазине часы "Картье". Разглядывала все прочее, что было на
витринах - сумочки "Гуччи", туфли "Балли", шоколадные конфеты "Годива", - и
желала все эти вещи, желала страстно и безумно, как когда-то -
куклу-мальчика в шотландском килте, которого увидела давным-давно, еще
ребенком, в сувенирном киоске при какой-то лондонской гостинице. "Да что
тебе в голову взбрело? - ворчал тогда отец. - Ну, куплю я эту куклу - и что
ты с ней делать будешь? Объясни, зачем тебе понадобился этот шотландец, -
тогда купим". Но объяснить-то я и не могла. Так уж я устроена. "Будь же
серьезной, Алике, - сказал тогда отец. Это значило: для всего, что мы делаем
и чего хотим, должны быть причины. - Разберись в себе". Прекрасно знаю, что
бы он сказал обо всех этих часах "Картье", сумочках "Гуччи", туфлях "Балли":
"Хорошие вещи, высококачественные, спорить не буду; но тебе они нужны только
потому, что тебе скучно и нечем заняться. Ты стараешься не думать о том, что
ждет тебя впереди, ты выкинула из головы эти мысли - и осталась пустота,
которую ты пытаешься заполнить туфлями и конфетами".
Мы летели над Ла-Маншем. Снизу было зелено, сверху - серо, и мне
вспоминались годы и годы этих тяжелых туч, этого дряхлого бурого света, как
низкая крыша нависавшего над моей головой. Одна из причин, почему я уехала и
купила дом во Франции. Тусклый свет заставил меня повернуться спиной к
родной земле. В самолете я съела второй завтрак, хотя и не была голодна, и
выпила второй бокал бесплатного шампанского, хотя после первого голова еще
побаливала, - я летела бизнес-классом, и так полагалось, - богатство для
меня еще сохраняет приятную новизну. (Четыре года назад компанию, основанную
дедушкой и продолженную мамой, - производство дорогого крема для лица, из
тех секретных рецептов, что каждый месяц во всех подробностях разбираются на
страницах "Харперс энд Квин" и "Вог", - купил за шесть миллионов
американский конгломерат "Роз Розен", а выручку разделили пополам мы с
братом.) После завтрака взяла газету и попыталась читать - нырнуть в мир
боевых действий и мирных переговоров, от которого совсем отвыкла; во Франции
я не слушала радио и почти не видала газет - один из элементов программы по
обретению душевного мира. Но перед глазами стояло лицо матери, какой я
видела ее в последний раз, восемь месяцев назад, - пустое, холодное,
отрешенное. Все в ней - одежда, обручальное кольцо, морщинистые руки, ногти,
шрам на костяшке большого пальца, - все было свое, знакомое, но исчезла та
сущность, что еще совсем недавно одушевляла этот знакомый облик.