"Линда Грант. Все еще здесь " - читать интересную книгу автора

изнасилования, инцест, детская проституция, насилие в быту - и против
животных, целые виды которых уже безвозвратно исчезли с лица земли. Все, что
происходит в мире, ужасно. В свое время я изучала жестокость и садизм, я
видела фотографии, которые не печатают в газетах - они хранятся подшитыми в
полицейских досье, - и после этих фотографий лежала ночами, и не могла
сомкнуть глаз, и, как Иаков, боровшийся с ангелом, боролась с мыслями о
нашей природе, о том, что, быть может, ум человеческий приговорен ко злу,
что зло записано в самой структуре наших клеток. Но в моем проекте,
заключала я, нет зла - мое дело никому не принесет боли, и я верю в него
всем сердцем.
Я шла по улице в Кочине, под безжалостным индийским солнцем,
одурманенная запахами перца, тамаринда, корицы, чеснока, муската, кардамона,
имбиря. Вошла в синагогу, встала на теплые плитки пола, истоптанные и
стертые сотнями ног. Подняла глаза на ветвистые латунные семисвечники. В
мозгу словно колокола зазвенели, разворачивая свиток древних слов:
"ШмаЙисраэлъ, адонаи элохайну, адонаи эхад". Слушай, Израиль, Господь твой
Бог, Господь Единый. Крохотная горстка людей повторяет эти слова изо дня в
день, просыпаясь под палящим солнцем чужой земли. Слушай, Израиль... а Бог
отвечает... что занесло вас сюда?
Я выросла на самой западной кромке Европы - уже почти там, почти в
Америке. Однако я все еще здесь, в моем городе. И немногие уцелевшие
синагоги каким-то чудом все еще стоят на своих местах. Как и евреи из
Кочина - они тоже все еще здесь.
В тот день, когда позвонил Сэм и сказал, что мама умирает, я вела
подготовительную работу к следующему проекту. В отдаленной деревушке в
Румынии найдена синагога с настенными росписями: с конца войны она
использовалась как склад. Понимаю, что число заброшенных синагог в Европе
конечно много, но всякий раз, когда в поле моего зрения появляется еще одна,
я испытываю изумление и восторг, что-то сродни благоговению. Вот и еще одна
выжила - как ей удалось? Я нашла деревушку на карте: она всего в нескольких
милях от бывшей советской границы, к востоку от Карпат, в полудне пути от
ближайшего города. Сердце у меня вздрогнуло, а потом сильно забилось, когда
совсем рядом я увидела знакомое название. Кишинев! Вот с этого места на
карте все и началось. Два погрома - массовые убийства, изнасилования,
страшные зверства, - и тысячи евреев (среди них - и родители моего отца)
снимаются с насиженных мест и бросаются на запад. И однако в этих местах,
совсем рядом с Кишиневом, еще сохранилась еврейская община. Кто же уезжает,
а кто остается? Кто из них делает правильный выбор, а кто - и когда -
понимает, что совершил ошибку? Как может человек после семидесяти лет
коммунистического правления, когда сама личность была под запретом, все еще
оставаться евреем?
- Когда-то здесь были евреи, - сказал мне один человек в словацкой
деревне.
- Куда же они ушли? - спросила я.
- Испарились, - ответил он. - Как роса на полях и на спинах моих овец.
- Но роса возвращается каждое утро, - ответила я резко (через
переводчицу - привезенную из Праги девчушку с розовой помадой на губах и
тяжелым золотым крестом на шее).
- Верно, - согласился он, - но мои поля и мои овцы всегда здесь, они не
уходят и не возвращаются. Не важно, кто нами правит, не важно, есть ли нам