"Николай Федорович Григорьев. Избранное. Повести и рассказы " - читать интересную книгу автора

пробрал директора Астраханской гимназии Аристова за его ходатайство о
стипендии для мещанина Ульянова, - помощник попечителя наперекор своему
начальнику принял участие в молодом студенте: сделал что мог - освободил от
платы за слушание лекций.
Речь о Николае Ивановиче Лобачевском. Ему и подал прошение Ульянов.
Добрым предзнаменованием был случай, известный в университете. Ровно
одиннадцать лет назад, с разрешения Лобачевского, держал экзамен в комитете
и провалился студент Лев Николаевич Толстой. Был он тогда всего лишь
худеньким, малоприметным юношей из именитой, но провинциальной помещичьей
семьи.
Провалился, но не струсил: подал новое прошение, и Лобачевский,
обнаружив у просителя серьезный интерес к наукам, наложил резолюцию:
"Допустить к дополнительному испытанию. 4 авг. 1844 г.".
К повторному экзамену по физике (прошение было удовлетворено) Илья
Николаевич готовился особенно тщательно, и 21 апреля 1855 года кандидат
Ульянов вновь на испытании. В присутствии комитета (цитируем протокол)
читал пробную лекцию: "О теориях гальванического тока" ...затем написал
рассуждение на заданную от комитета тему о скрытом и удельном теплороде..."
В обоих случаях Ульянов получил твердое "хорошо". Восторжествовала
справедливость: то ли на комитет произвело впечатление, что проситель
явился в сюртуке (взял напрокат) и имел уже вид учителя; то ли профессора
почувствовали неловкость за прошлый раз, когда в угоду столичному самодуру
лишили молодого человека преподавать физику; то ли, наконец, замолвил об
Ульянове слово Николай Иванович Лобачевский, чуткий к трудолюбивым и
талантливым юношам...
Так или иначе, но на этот раз Ульянову выказали особое внимание. Его
пригласили сесть за стол комитета. Застеленный зеленым сукном, с
расположенными на нем массивными, напоминающими серию бастионов, которые
надо штурмовать, чернильницами, - этот стол одним своим видом порождал
мурашки у экзаменующихся. И вдруг - садись среди профессоров!
Еще не успел Ульянов, взволнованный, устроиться в кресле, как
заговорил профессор физики и метеоролог Александр Степанович Савельев.
Ульянов, будучи студентом, помогал профессору на метеорологической станции
университета и сейчас приготовился выслушать от Александра Степановича, на
прощание, благодарность за свой бескорыстный труд. Но профессор заговорил о
другом.
- Перед нами, господа, - сказал Савельев, указывая коллегам на
Ульянова, - молодой, но весьма меня заинтересовавший ученый. Позволю себе
вспомнить о научной работе Ульянова, представленной им на соискание степени
кандидата. Это труд исследователя, зрелый вклад в астрономическую
науку... - Здесь Савельев повернулся к одному из членов комитета,
профессору математики и ученику Лобачевского, Попову: - Александр
Федорович, я не преувеличиваю?
- Ничуть, - отозвался тот. - Мы с вами, Александр Степанович,
помнится, были единодушны в оценке достоинств этого сочинения, как,
впрочем, и остальные господа профессора, коим было поручено дать о
диссертации заключение. Я имею в виду профессоров господ Ковальского,
Вагнера, самого декана Котельникова, Гесса...
- Да, - подтвердил Савельев, - редкое в науке совпадение мнений.
- А в чем дело? - заинтересовались члены комитета. - Вы нас