"Николай Грибачев. День и две ночи " - читать интересную книгу автора

рубил. Временами казалось, что он просто раздавит нас своим желтым брюхом.
Мы прижимались к земле, плюхались в канавки - следы, продавленные колесами
шасси, - холодная, грязная вода текла за воротник, пули, как град, пузырили
и брызгали вокруг. Как только самолет оказывался впереди, мы вставали и
бежали что есть силы, а потом все начиналось сначала. Это была какая-то
странная, нелепая, выматывающая душу игра со смертью, причем мы были
совершенно беспомощны: не из пистолета же было стрелять по самолету,
который, как мы знали, имел еще и бронезащиту! Но и летчик, видя, что мы все
подвигаемся, невредимые, совсем осатанел и, закладывая сумасшедшие виражи,
бил уже не только вслед, но и в лоб, и справа и слева, так что голова шла
кругом и трудно становилось следить за ним.
Наконец, измученные, грязные, мы заползли под скирду клевера. Аэродром,
собственно, уже кончился, но до ближайшего кустарника оставалось еще метров
сто. Пробежать их у меня уже не хватало сил.
-  Больше не могу, - сказал я. - Крышка...
-  Ничего, - утешил, тяжело дыша, попутчик. - Время еще есть.
- Время - для чего?
- Для... Да для всего!
Однако летчик не хотел отпустить нас так запросто. Со второго или
третьего захода он поджег скирду. Я в юности немало повозился со стогами
сена и был удивлен, что, обычно волглое, оно так быстро загорелось. Но факт
оставался фактом: на макушке скирды заплясали язычки огня, густой, пышный
белый дым, сваленный ровным ветром, потек в лощину и закрыл ее. И это
оказалось нашим спасением: немец в самолете, исходя из собственной логики,
решил, очевидно, что мы попытаемся вырваться к лесу под прикрытием этого
дома, и строчил по лощине, а мы, перебравшись на неветреную сторону скирды и
прикрывшись сеном, отдыхали. Наконец "рама" ушла, может быть, расстреляв
боезапас. Мы совершили еще один рывок, выскочили на песчаный, редко
опушенный низкорослым кустарником бугор, увидели машину и землянку. И
услышали совсем недалеко за всхолмленным полем пулеметную и автоматную
трескотню, редкую, но совершенно отчетливую.
- Вот теперь надо спешить, - сказал попутчик, хотя движения его ничуть
не стали торопливее, словно и сказано это было только для меня. - Лезь в
землянку, тащи что можно, а я заведу полуторку...
Признаться, я впервые в жизни попал в такую переделку и, мучаясь
стыдом, все же немного праздновал труса. Немцы совсем рядом, а я должен в
землянке, ничего не видя, возиться с каким-то барахлом, целая гора которого
не стоит все же одной человеческой жизни! И, размышляя так, не мог
предложить попутчику плюнуть на все и удирать, пока еще есть время. Не мог,
язык не повернулся бы... Бутыль спирта стояла справа у самого входа, чуть
подальше ящик с медикаментами, а на грубом столе из сосновых досок - бокс с
инструментами. Я захватил оплетенную, ведра на два, если не больше, бутыль и
выволок ее, полагая что тем можно и кончить. И наткнулся на вопросительный
взгляд попутчика.
- Еще есть что-нибудь?
-  Есть...
- Так давай... Чего же ты?
Так перекочевали в машину и ящик, и инструменты, и еще какой-то
бидон. - Все?
- Брезент еще валяется... Только он большой и тяжелый, один не вытащу.