"И.Грекова. Под фонарем (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

пышной лепной розетки, в центре которой когда-то висела люстра. Получилось
ничего, удалось даже выкроить небольшой тамбур - переднюю. Только уж очень
- не по размеру комнат - высоки были потолки. Мальчики в детстве говорили:
"У нас комнаты выше, чем длиннее".
В передней она сняла и отряхнула плащ, платочек. Тихо. В маленькой
квартире никого не было. Да в этот поздний час спали все и в большой
квартире: никто не мылся в ванной, не топал по коридору. Только
электрический счетчик над дверью мурлыкал, отсчитывая свое время -
энергию.
Она немного помедлила, постояла в передней, тронула пальцами то место
около губ, куда ее только что поцеловали. Поцелуй был странный какой-то,
не в рот и не в щеку, а туда и сюда сразу. Она вспомнила и снова ощутила
то лифтовое чувство - не понять, хорошо оно или больно. Нет, сейчас этого
нельзя. Нужно думать. Завтра нужно что-то сказать ему.


В квартире совсем пусто и тихо, никто не мешает думать. Дети
разъехались. Катя - на практике, Толя и Воля - на картошке. Она зажгла
настольную лампу и села, взяв карандаш. Привычка думать с чем-нибудь в
руках. Вот так. Кончился сумасшедший день - с ветром, летящими листьями,
прыгающим фонарем. Как все неслось, захлебывалось, когда они шли в свою
бесконечную прогулку. По улицам, бульварам, пахнущим землей. Пахнущим
палыми листьями. По набережным, где огни были вколочены в воду, как
длинные золотые гвозди. Шли и дошли, и она ушла к себе. Ушла, чтобы
думать.
Вот она у себя дома. Эти две комнаты, маленькая квартира в большой - ее
дом. Много лет, ничего не скажешь, много лет. Здесь, в этих двух комнатах,
выросли дети, стали людьми. В комнатах не очень уютно, не очень чисто.
Почти у всех знакомых - "у людей" - чище, уютнее. Как это говорится в
романах: "Всюду чувствовалась заботливая женская рука". А здесь не
чувствуется. Разве она - хозяйка? Уже давно она - глава семьи. Глава семьи
и хозяйка в одном лице. А бывает два настоящих лица в одном? В книгах
бывает, в жизни - нет.
Татьяна Васильевна работала как мужчина, а боролась с бытом - как
женщина. Трудно сказать, где было труднее, - пожалуй, все-таки быт. Свою
научную работу она любила без размышлений, без деклараций - просто любила.
Обтертая лямка. Не так уж часты были великолепные минуты успеха, когда
догадка о том "почему так" внезапно и чудесно осветит темную путаницу
фактов. Гораздо больше она знала терпеливые научные будни, самые
прозаические из будней, когда ничто не блещет, все - прилежание, а внутри
потихоньку, как вода подо льдом, бормочет и трудится мысль. Время было
нарасхват - лекции, статьи, конференции, лаборатория. Лаборатория важнее
всего - свое детище. Так и жила. Чего-то, говорят, достигла. Дети выросли
как-то между делом - хорошие дети... А вот квартиру не вылизывала, нет.
Делала только самое необходимое, чтобы не зарасти грязью. Впрочем, всегда
хотелось, чтобы было все как у людей. Тоска по благообразию. В иной
воскресный день Татьяна Васильевна, в лабораторной спецовке, с ведром и
тряпкой, чувствуя себя воительницей, принималась за уборку. В такие дни
дети говорили: "Воскресная мать - кошмар, скорей бы понедельник". И она
сама больше любила понедельник. А главное, все было ни к чему. Уборка