"И.Грекова. Фазан (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

Музыка! Значила она для него, ребенка, безмерно много. Куда больше, чем
потом, для взрослого, любовь и женщины. Сравнить музыку можно было разве с
мамой. Маму он любил бесконечно.
Сочинять начал очень рано, в те же три-четыре года. "Маленький Моцарт",
- говорили при нем и о нем знакомые. Он не знал, кто такой Моцарт, но
понимал, что его хвалят, и гордился. Скромно опускал глаза с веерными
ресницами. Пара слов "абсолютный слух" тоже ему нравилась. Что-то очень
хорошее, неясно что, но его заслуга, слава.
А слух у него и в самом деле был необыкновенный. Каждую ноту знал он в
лицо и по имени. Кто-нибудь нажимал клавишу, а он, отвернувшись, закрыв
глаза, безошибочно называл ее: "си" или "соль". Чему тут удивлялись?
Спутать "си" и "соль" так же было невозможно, как селедку с малиновым
вареньем.
Каждую ноту он представлял себе человечком, живым существом, со своим
лицом, своим именем, своим выражением лица. Одна подмигивала, другая
улыбалась, третья хмурилась. Он не только в отдельности их различал, но и
в аккорде, даже фальшивом. Легко расчленял его на отдельные звуки, называл
каждый.
Это-то у него сохранилось - абсолютный слух. Это его и сейчас роднило с
"тем мальчиком", хотя многое с тех пор было растрачено, растеряно,
пропито. До сих пор - верней, до болезни, в той еще жизни - он любил при
случае показать фокус. Предлагал кому-нибудь опереться на клавиатуру
обеими руками в любых позициях, а сам, лениво и небрежно прикрыв глаза,
называл все ноты. Успех был обеспечен...
А вот играть по нотам он так толком и не научился. Зачем это было, если
он мог все что угодно сыграть по слуху? Услышав раз какую-нибудь пьесу,
мог, сев за пианино, повторить ее по памяти. Конечно, не во всех
подробностях, но верно и выразительно. Технические трудности опускал, зато
часто снабжал пьесу своими вариациями.
Эта способность владеть инструментом тоже сохранилась у него на всю
жизнь. Только репертуар изменился. В детстве - сонаты Бетховена, прелюды
Шопена, в общем, классика - то, что играла мама. Позднее - модные песенки,
танцы, шлягеры... Женщины восхищались: "Да вы пианист!" Он скромно опускал
ресницы. Знал, что скромность ему к лицу...
"Этот мальчик далеко пойдет!" - говорили про него в детстве. И в самом
деле пошел далеко. Только не в том направлении - вниз. Соблазненный легким
успехом. Какие-нибудь "Ромашки спрятались..." выходили из-под его пальцев
волшебно преображенными. А что? Играл же Ван Клиберн "Подмосковные
вечера".
Мама, бедная (снова укол в сердце), как она старалась учить его музыке!
Учить, как тогда полагалось. Как когда-то учили ее самое. Каждого учили
как будущего профессионального музыканта (что не каждый им становился -
это другое дело, важна установка). Бесконечные гаммы, арпеджио, упражнения
"Ганон" - нудные, однообразные, как переливание воды в бутылке. Он этот
"Ганон" ненавидел. Так бы и растерзал эту книгу в коричневом кожаном
переплете. А что делать? Детей полагалось серьезно учить музыке.
Тогда ведь не было ни радио, ни проигрывателей, ни тем паче
телевизоров. Граммофон с его репертуаром Вари Паниной считался вульгарным.
Это теперь музыка в каждом доме, будничная, почти незаметная, предмет
обихода. Щелк - включил. Щелк - выключил. Под музыку разговаривают, едят,