"И.Грекова. Фазан (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

Длинное окно недоступно - не подойдешь, не заглянешь. Там, справа, в
порту, вероятно, по-прежнему танцуют краны, но не для него.
Опять кран - совсем разнуздался. Опять надо спасаться в детство.
Детство было полно других звуков: вспоминая, он слышал, до иллюзии ясно,
стук каштанов, падающих на пыльную, упругую землю.
Земля как таковая, земля как почва, в детстве особенно, кровно близка.
С высоты четырех-пятилетнего роста она видна во всех подробностях, вплоть
до малейшей янтарной песчинки, до стеклышка, косо врезанного в пыль...
Сад при доме - большой, развесистый. Опертые о забор локти деревьев.
Когда они с Варей гуляли в саду, почему-то всегда падали, один за другим,
каштаны. Стук, стук, стук - каштаны о землю. Хотя, строго говоря, падать
они могли только осенью. А ведь были еще и зима, и весна, и лето!
Стукнувшись о землю, зеленый шар иногда лопался и обнажал внутри себя
другой, поменьше, ярко-коричневый, лакированный (собственно, он-то и был
каштаном). Пламенно-коричневый, исступленно-коричневый цвет. Трудно было
поверить, что он несъедобен: слишком красив! Все тянуло попробовать, хотя
мама говорила: нельзя. Однажды он все же прокусил кожуру, ощутил резкий,
вяжущий вкус и сам убедился: нельзя.
До сих пор помнится тот вкус. Горькая обида на языке. Может быть, это
самое раннее воспоминание? Нет, пожалуй, другое еще раньше.
Тот мальчик стоит у окна и смотрит в сад. Земля, обычно такая
подробная, сверху, со второго этажа, кажется сплошной, одноцветной. А небо
над садом невинно голубое, слабо солнечное - ближе, чем земля. Тому
мальчику хочется полететь в небо. Ему кажется, что он умеет летать, стоит
только попробовать. Но не решается, вцепился коротенькими пальцами в
подоконник...
Да, это - самое раннее воспоминание, потому что нет еще рядом сестры
Вари (при каштане она присутствовала). Почему ее нет? Не умеет, что ли,
ходить? Или вообще не родилась? Вряд ли, потому что была младше его только
на полтора года.
Все его детство прошло рядом с нею. Некрасивая, надутенькая, с рыжими
косичками. Неизменно тут - спутница и раба. "Принеси каштан, - командовал
он. - Не этот, а тот". И она послушно приносила - не этот, а тот.
Безропотная. Ее можно было обидеть, но нельзя рас сердить. Разве что
довести до слез.


Тоже из раннего, самого раннего детства: пианино. Черный полированный
массив, сперва страшноватый (волк?), потом привычный. Бронзовые
подсвечники - их можно было поворачивать. Телесная белизна свечей.
Винтовой табурет. Вращая, его можно делать выше и ниже. Визгливый скрип
табурета, когда его вертят. Крупные белые клавиши, черные зубы бемолей и
диезов...
Тому мальчику, вероятно, еще и трех лет не было, а он уже выкручивал
табурет повыше, как можно выше, влезал на него, откидывал крышку и что-то
такое наигрывал. Иногда - услышанное, а случалось, и свое (своего от
чужого еще не различал: все музыка).
Рыжая голова сестры Вари торчала внизу, ниже клавиатуры. Она смотрела
на него снизу - преданными пуговичными глазами. А он-то плыл, а он-то
летел на музыке в то самое бледно-голубое небо...