"И.Грекова. Первый налет (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

головой, рыча, промчался какой-то большой темный предмет. Он задрал голову
и посмотрел ему вслед. Ага. Быстро движущаяся цель. Ничего. Мы возглавим.
Когда он открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру, была передышка,
почти тишина. Он прошел в свою комнату по хрустящему полу, сообразил:
стекла выбиты, нащупал дверь и вышел на балкон. С высоты шестого этажа
открылось перед ним грозное великолепное зрелище. Сколько охватывал глаз -
повсюду над горизонтом дышало зарево. Горели пожары. Горела Москва.
Не грохало. Зенитки притихли, словно переводя дыхание. Только откуда-то
один пустомеля пулемет все время сверкал в небо трассирующими очередями, и
светящаяся трасса пересекала небо, как золотой шов. Василий Васильевич
стоял и шептал старческими губами: "Москва горит. Москва".
Сгорбившись, вернулся он в комнату, тщательно закрыв за собой дверь с
выбитыми стеклами. Должно быть, окно тоже выбито. Вот и затемнение
наполовину сорвано. Он сорвал его совсем. Действительно, стекол не было, и
только по краям оконного проема висели на полосках бумаги остроконечные,
крупные и мелкие, осколки. В этой причудливой раме горящий город казался
еще прекраснее. Вот напротив небывалым оранжевым цветком расцвел вставший
на дыбы, пылающий лист фанеры. И вдруг Василий Васильевич сообразил: ба,
да это же не Москва горит, как же он сразу не понял! Это же горят
потемкинские деревни, рогожные дороги. Весь этот маскарадный хлам. "Вся
эта ветошь маскарада", как сказал бы Пушкин. Завтра ничего этого не будет.
Завтра начнется серьезная жизнь.
А пока надо спуститься вниз, в подвал, посмотреть, как там чувствуют
себя "населенческие группы". Бедные женщины. Одни с ребятами. Может быть,
надо помочь. Возглавить.


В подвале при мертвенно-ярком свете неподвижной лампочки, сгрудившись,
сидели мертвенно-бледные люди - женщины, дети, старушки. Ни одного
старика. Он - единственный мужчина. Взрывы затихли, люди ждали отбоя.
Когда он вошел, все на него посмотрели, как будто от него все зависело - и
налет, и отбой. И сразу же грохнул новый, особенно громкий на фоне тишины
удар. Жалобно дзинькнуло какое-то одинокое стекло, и вдруг в голос
зарыдала и запричитала одна из женщин, и мальчик у нее на руках проснулся
и тоже заплакал.
"Ничего, ничего, - громко сказал Василий Васильевич, - сейчас будет все
в порядке". Он взял какой-то ящик, повертел в руках, поставил на пол вверх
дном. Все внимательно на него смотрели, с доверием. Женщина и мальчик
перестали плакать и тоже смотрели...
Он работал как актер на сцене. Прежде всего снял очки, протер их и
бережно положил на ящик вверх стеклами. Затем полез в карман, вынул
записную книжку, вырвал из нее листок, закрыл книжку, снова сунул в
карман. Все смотрели как завороженные, ничего не понимая. Дальше он
вытащил перочинный нож и нарезал листок бумаги на тонкие полоски - все это
не торопясь, серьезно, молча. Потом снял очки, послюнил бумажные ленточки
и аккуратно заклеил стекла очков крест-накрест. Надел очки и спокойно сел
на ящик.
И тут в подвале грохнул хохот. Смеялись все. Некоторые - сразу поняв
шутку, другие - потому, что смеялись рядом. Но смеялись все решительно - и
синевато-бледные матери, и заспанные ребята, и робкие старушки. Лиза