"И.Грекова. Перелом (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

Эх, Борис, Борис, попортил же ты мне нервы! Не то чтобы очень уж любила
(совместная жизнь давно дала трещину), но стыдно было за него, да и за
себя тоже. До сих пор стыдно вспомнить. Как прощала, как принимала его
обратно, когда возвращался с повинной. Оправдывалась: "Мальчикам нужен
отец!" Оказалось, не так-то уж и нужен. С самого начала не он, а я была
главой семьи.
Эх, Борис, Борис (думала я в прошлом о позапрошлом), тряпка же ты
оказался во всей этой истории. Тряпка плюс дурак. Мотался между двумя
женщинами, двумя домами. То приползет: "Люблю только тебя, умоляю, прости,
прими!" Не сразу, но прощаю, принимаю. Раскрывает чемодан, пижаму - на
супружеское ложе. Ставит в ванную на полку лосьон, помазок для бритья. А
вечером - звонок: "Кирюша, прости меня, я негодяй, скотина, я сейчас у
Милочки, просто в отчаянии. У меня тут ничего нет - ни пижамы, ни
бритвы... Пускай Митюша завтра завезет мне сюда чемодан, пусть только не
забудет помазок и лосьон, тот, в голубом флаконе, в ванной, знаешь? Ты на
меня не обижайся, я сам несчастен до предела".
Стискивала зубы, швыряла в чемодан бритву, пижаму, лосьон, помазок...
Посылала Митю: "Это уже в последний раз!" Тот ворчал, недовольный.
А через два-три дня Борис опять здесь, кается, плачет, становится на
колени, целует мне полу халата, клянется, что жить без меня не может,
грозится покончить с собой... "Люблю только тебя одну, то было помрачение.
Верь!"
Идиотка - верила, прощала его, пускала...
Наверно, все бы так и продолжалось, если б не Митя. Стал намертво у
входной двери, когда в очередной раз явился Борис с чемоданчиком. Сказал:
"Не пущу" - и не пустил. Потом мне: "Ты врач, а не понимаешь, что собаке
надо рубить хвост в один прием, а не в несколько". И прав. В сущности,
давно пора было отрубить этот хвост.
Разводясь, ссылались на стандартное "несходство характеров". И ведь
верно. Я тогда - быстрая, энергичная, деловая. Он, наоборот, - тугодум,
нытик. Какой-то нудно несчастный: всем хорошо, только ему, видите ли,
плохо. Журналист без таланта; печатался в год по чайной ложке. Только и
умел, что нанизывать одно за другим красивые слова: "Вот уже вихрем
завились над нашим городом зимние метели. Близится Новый год. Скоро
загорятся радужными огнями красавицы елки..." И все в таком роде. Читал
мне вслух, ждал одобрения. Я и одобряла - пока любила. Да и любила ли?
Теперь сомневаюсь. Вначале было некое подобие - обезьяна любви. Внушила
себе, что люблю, и на время поверила. Все влюбляются - и я. Все замуж
выходят - и я...
Теперь понимаю: не умела любить. По-настоящему любила одно - свою
работу. Работа - мое божество. Мой кумир. Мой наркотик... А Борис? Он с
самого начала был между прочим, на вторых ролях.
В молодости он был недурен собой - сероглазый переросток; но к среднему
возрасту усох, пооблез, обзавелся язвой двенадцатиперстной кишки. Уважал
свою язву, лелеял ее, как некое достижение, что ли... Жена - врач, неужели
не может обеспечить мужу диету, регулярный режим?
А жена-врач уходила на работу ни свет ни заря, пропадала на дежурствах,
а то и так, без дежурств, высиживала сутками у постелей тяжелых больных.
Борис обижался: больным - все, ему - ничего. "Я разве не больной?" В
чем-то он был прав, как я сейчас понимаю. Но все получилось к лучшему. Не