"И.Грекова. За проходной (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

за красный карандаш берется Вовка-критик. Он садится за отчет, вымарывает
все цветистые фразы и вместо них ставит другие - скупые и скудные:
"эффективный метод интегрирования"; "мы были близки к решению этой
задачи"; "в процессе испытаний были выявлены противоречащие друг другу
факты"; "интеграл сходится в смысле главного значения". Дурак Каюк, думает
он, какая безвкусица. Не понимает, в чем настоящая поэзия. Для самого
Критика стихами звучат такие, например, строки:
"Пересечение последовательности внутренне регулярных множеств внутренне
регулярно; пересечение убывающей последовательности внешне регулярных
множеств конечной меры внешне регулярно".
Четкость, лаконизм, ритм. Фраза, собранная из слов, как механизм - из
деталей. Именно к такой поэзии стремится сам Критик в своих писаниях и
ненавидит, как он выражается, "литературные сопли" Каюка. После правки
Критика отчет становится относительно пристойным. Разумеется, в нем не
хватает высшей поэзии, но приличия соблюдены. И только иногда, читая отчет
уже переплетенным, Критик морщится, натыкаясь на свои огрехи. Они торчат в
гладком тексте как занозы. Какие-то шершавые кусочки фраз: "а это как
сказать", "может быть, и не так", "главное не в этом".
Не далее как сегодня любимый толстый отчет, последнее детище Каюка,
которое товарищи называли "пестунчиком", подвергся жестокой правке
Критика, о чем и свидетельствовала странная фраза на доске: "Каюку каюк".
Не обошлось без споров. Женька-лирик заступился за Каюка и заявил, что
править его отчеты - все равно что стирать пыльцу с крыльев бабочки. "А
вот мы ее, эту пыльцу", - сурово изрек Критик и жирно перечеркнул красным
карандашом целых полстраницы. А впрочем, Вовка-критик совершенно живой
человек, с этим не мог бы спорить даже сам пострадавший Каюк. В
лаборатории о нем говорят: "Новый литературный тип - положительный
стиляга". Вовка вылощен, сух, подтянут, весь на шарнирчиках. Красивый,
стройный, причесанный - волосы одним куском, как лакированное черное
дерево. К его бледно-смуглому лицу очень идет светло-кремовая, до блеска
отглаженная рубашка. За ней так и видится безупречный, идеально налаженный
быт, чьи-то руки, которые в свое время стирают и гладят рубашку и
бесшумно, услужливо подают ее утром хозяину дома. Но Критик не женат и
свои рубашки стирает и гладит сам - ночью, после работы. Щеголь, чистюля,
брезгун - весь в иронии, как в отглаженной рубашке. Любое проявление
чувств он считает неряшеством. Сегодня он дежурит на сопровождении и
злится. Во-первых, ему предстоит провожать в лабораторию какого-то
корреспондента. Шляются, бездельники. Во-вторых, Критику только сегодня
стало ясно, что он любит Зинку. Неоригинально!


ЗИНКА И КЛАРА

Влюбляться в Зинку действительно было неоригинально. В разное время и
по-разному в нее, кажется, перевлюблялись все. А ведь она и не красива в
обычном смысле слова. Вот уж кто не годится на плакат про сберкассу -
Зинка. Небольшого роста, худенькая, со смуглым, матово-пепельным лицом,
вся какая-то одноцветная: глаза, волосы, брови. Словно портрет сепией на
оберточной бумаге. И одевается Зинка всегда скромно и бесцветно:
какой-нибудь старенький свитер под самое горло, суконная юбчонка по