"Юрий Греков. Слышишь, кричит сова!" - читать интересную книгу автора

А потом, спустя четыре года, пришло одно из нечастых ее писем. Алексей
мог бы, наверное, прочитать его наизусть, все восемь страниц. "А от тебя
все нет ни строчки..." И тогда он с галлюцинаторной ясностью представил,
что стоит за этой последней фразой... Она заходила на почтамт каждый день,
по дороге из института. Письма не было.
Старушка в окошке "до востребования" уже узнавала ее.
А писем все не было. Потом старушку сменила молоденькая девчушка. Та
тоже стала узнавать, и так же, как предшественница, с сожалением покачивала
головой: писем не было.
На Невском она вышла из троллейбуса, свернула налево и пошла прямо на
сверкающий шпиль Адмиралтейства.
Зеленой с белым громадой высился Зимний, полукружье Главного штаба
охватывало площадь двумя огромными руками. По реке бежал белый пароходик.
Синел на противоположном берегу университет. Золотой невесомый шпиль
Петропавловки уходил прямо в тучи. Неподалеку остановилась группа
экскурсантов. Донеслось: "Красота!" Да, красота! Замечательная, правильная,
строгая, осточертевшая красота! Хмурые дни, призрачные ночи, когда смутно и
непонятно на душе. Красота. А писем нет. Писем нет. И не будет...
И все равно тогда он не ответил. Недавнее вдруг стало далеким. Так
бывает. И если так остается - еще полбеды.
Беда, если оно вновь становится близким, стократ ближе, чем прежде. А
уже ничего не поправить... Но все это было совсем потом...
Когда Алексей осенью шестидесятого вернулся с целины, он сразу, сбежав
с митинга, помчался на Васильевский.
Ольги не было. Он слонялся вдоль длинного дома, пока наконец в конце
квартала не показалась тоненькая фигурка. Ольга шла, глядя прямо перед
собой, размахивая каким-то свертком. Непривычно прямые волосы лежали
прядями вдоль лица. Когда он, отделившись от стены, заступил ей дорогу, она
остановилась, будто споткнувшись, и тут же словно кто-то толкнул ее к нему.
Тихонько вскрикнув: "Лешка...", она обхватила его плечи руками, уткнувшись
лицом куда-то в шею. Алексей гладил ее влажные волосы, спадавшие на плечи.
Прохожие, наверное, оглядывались на них. Алексею было плевать на это. Его
всегда радовало, что и Ольге все равно, что о них двоих говорят и думают
все остальные.
Потом Ольга отстранилась и потребовала: - Не смотри на меня. Пошли.
В комнате она умчалась за шкаф, к зеркалу, и оттуда командовала: -
Садись и сиди смирно. Пока не скажу.
Алексей разглядывал тесную и такую знакомую комнатку со смешанным
чувством радости и недоверия - все по-прежнему? На стене напротив висел
портрет Олиного отца - моряка, погибшего в войну. Вот откуда Ольгины глаза.
А Ольга тараторила за шкафом: - Трудно было телеграмму дать, да? А то, что
получается - является покоритель целины, а я прямо из бани. Ну, и картина,
должно быть! Растрепа! Представляешь, чтобы Джульетта встретила Ромео
растрепанной? Фу, стыд какой!
Ольга любила и умела нравиться. Вообще-то Алексею это было приятно,
хотя иногда...
Прошлой зимой Ольгина мать уехала в какую-то командировку чуть ли не
на три месяца, и они готовились к сессии здесь. В тот вечер они засиделись
допоздна, зубря политэкономию, и, когда Алексей обнаружил, что кончились
папиросы, все ближайшие магазины были закрыты.