"Юрий Греков. На кругах времен " - читать интересную книгу автора

Тургенева. А вскоре заведующая читальным залом выздоровела, и я вернулся на
абонемент.
Вновь со своим странным читателем я столкнулся совершенно неожиданно. В
базарные дни по утрам я обычно отправлялся на толкучку. Интересовали меня,
конечно, не ржавые гвозди, замки без ключей и ключи без замков, которые с
непонятной настойчивостью из года в год раскладывают у забора старой церкви
замшелые деды. Возможно, при иных "экономических предпосылках", как
выражался Остап, они знавали лучшие времена, и сейчас за этими гвоздями и
стоптанными башмаками на левую ногу им мерещатся электрические витрины,
вывески "Бакалея и колониальные товары" и звон золотых лобанчиков. В общем,
барахольщики продолжают делать деньги. Пусть без толку, но "при деле". Но в
закутке между керосиновой лавкой и церковным забором всегда можно найти
двух-трех старушонок, торгующих совсем иными вещами. Холодно ли, жарко, они,
плотно закутавшись в бархатные салопчики, сидят на специально принесенных из
дому скамеечках перед стопками старых книг. Чего здесь только не встретишь -
разрозненные комплекты "Нивы" и "Арифметика" Киселева для четвертого класса
неполной средней школы, потрепанные томики "Библиотеки для юношества" и
альманах "Бессарабец". Случайно забредя сюда в первые дни после приезда нa
работу, я нашел книгу Джека Лондона "Обреченные" двенадцатого года издания,
и с тех пор регулярно заглядываю сюда. Здесь я вновь встретил его. Он листал
какую-то толстую книгу. Увидев меня, он вежливо кивнул и спросил:
-Интересуетесь старыми изданиями? И тут же сам себе ответил:
-Да, вы же библиотековед... Он говорил не "библиотекарь", а
"библиотековед", усматривая, очевидно, какой-то недостаток смысла в первом
названии. Когда мы сошлись ближе, я заметил в нем настойчивую привычку
пользоваться словами и понятиями, приобретавшими в его устах еще и второй
смысл. Так он упорно за все время нашего знакомства именовал меня по
имени-отчеству. Но стоило ему назвать меня "молодой человек" - и я сразу
чувствовал себя на шестьдесят лет младше его, хотя никакого нажима на слове
"молодой" он не делал. Говоря, например, что сегодня хорошая передача из
Ленинграда, он добавлял, что Ленинград чудесный город, он там бывал в
молодости, и спохватывался:
-Да что же я вам рассказываю, вы ведь учились в Петербургском
университете...
В маленьком городке незнакомые люди быстро становятся знакомыми. Я стал
бывать у Дмитрия Степановича.
Я не решался расспрашивать старика о том, чего он не хотел или не
считал нужным рассказывать. Хотя меня так и подмывало спросить, когда в
разговоре о какой-нибудь книжке он вдруг говорил: "в Сорбонне у нас был
профессор", и дальше шла история о профессоре, который "тигра Франции"
Клемансо обозвал "бумажным тигром", и это было справедливо, а теперь
некоторые (он осторожно говорил "некоторые") взяли этот термин для
обозначения совсем не бумажных вещей. Или вспоминая, когда ему удалось
познакомиться со знаменитым парижским букинистом Бурдонне, он говорил: "Ну
да, мы к нему ходили с Александром Ивановичем...", и выяснялось, что
Александр Иванович - это Куприн. В общем, я однажды не вытерпел и спросил
напрямик.
Дмитрий Степанович помолчал и как-то задумчиво сказал
-Да как вам сказать... Все довольно просто...
Но все было совсем не просто. В последние два года до революции Дмитрий